На разрыв. Дарёна Хэйл
не существует понятия «небольшая». У таких обществ, я думаю, каждая копейка на счету. – Дождавшись её кивка, он продолжает: – Даже если ты сама считаешь, что делаешь мало, для животных и их защитников лучше твоё «мало», чем ничего.
Иногда, думает Варвара, бывают ситуации, когда ничего намного лучше, чем мало, вот только к бездомным животным они не относятся. А к высоким тёмноглазым парням с крутыми татуировками – очень даже.
Лучше ничего, чем мало, вот в чём она пытается себя убедить. Додумать и домыслить можно, конечно же, всякое, но это только внутри головы любая история быстро и легко обрастает самыми красочными подробностями, а в жизни всё намного сложнее.
В жизни Варвара и сама, наверное, не хочет никаких подробностей и никаких продолжений, пусть ей и нравится стоять здесь, привалившись к колонне, накручивая зелёную лапшу на деревянные палочки и чувствуя на языке древесный привкус грибов, смешанный с дымным вкусом говядины. Да, ей нравится стоять здесь, гадая, сколько татуировок у Оскара под одеждой, и пожимая плечами в ответ на его неожиданные вопросы, и не зная, что на них отвечать, и думая, что, будь Оскар художником, он нарисовал бы её портрет – а она согласилась бы позировать даже посреди вот этого зала.
Да, ей действительно нравится, но есть одно «но», которого достаточно, чтобы держаться подальше: Варваре совсем не хочется боли.
Ей, в общем-то, и напрягаться-то лишний раз не особенно хочется.
Узнавать кого-то, рассказывать что-то о себе, всё это кажется фальшивым и ненастоящим. Лицемерным. Бессмысленным. Одни и те же ответы на одни и те же вопросы, по кругу, до бесконечности. Что ты любишь делать в свободное время? Какие книги ты читаешь? На каком фильме ты последний раз была в кино? Серьёзно? Я тоже! Кинолента, поставленная на повтор, знакомая настолько, что каждую реплику героев ты проговариваешь за секунду до них: с абсолютной точностью, с идеальным попаданием в интонацию.
Сбежать, вот чего ей сейчас хочется, и даже еда в коробочке теряет свою привлекательность.
Шум и гомон наваливаются на Варвару со всех сторон: яркий искусственный свет, суетливые люди, пришедшие сюда попробовать всё и сразу, громкая музыка и где-то в отдалении – голос ведущего, призывающего поучаствовать в конкурсе.
– Она, кстати, была баронессой, – говорит Оскар, вырывая её из размышлений и паники, – ну, эта твоя тёзка, Варвара фон что-то сложное.
– Слушай, это начинает утомлять, – устало говорит Варвара. Ей почти не стыдно за резкость, хотя она и знает, что в такие моменты и с такими интонациями выглядит чертовски серьёзной.
Может быть, даже слишком серьёзной, потому что обычно собеседники под таким напором сдают назад и принимаются извиняться.
Но Оскара так просто не напугаешь. Любого другого – да, Оскара – нет.
– Что именно? – он поднимает брови, и на лбу у него собирается пара морщинок.
Варваре всегда казалось, что одним из столпов мужской привлекательности должно быть умение поднимать бровь. Одну. У Оскара с этим проблемы – поднимаются всегда сразу обе, но ему