Три судьбы. Часть 1. Юродивая. Ирина Критская
чего.
…
Утро в селе было солнечным и очень морозным. Лушин двор весь искрился морозным серебром, но чистое снежное полотно уже к пяти было истоптано её крошечными валеночками, а к восьми она уж все успела. Все задала корму, отдоила коз и корову, и уселась пить чай со свежевыпеченными булочками, мёдом и молоком. Плеснула сметаны коту в миску, которая стояла у нее на лавке, кто посмотрел бы – и вправду, пьет чай с котом. Луша в дом пускала только Черныша, остальные кошки жили в сенях, а Черныш, да Буян – огромный пёс, были её семьей. Да ещё Аглая – та самая старая курица с отмороженной лапой. Вот с ними, настоящими друзьями, которые не предадут, и чайку попить не грех…
Но тут в окно постучали…
Глава 5
Луша выглянула в заснеженное окно, там по колено утонув в наметенном за ночь сугробе, стояли две тёмные фигуры, мужская и женская. Чуть стукнув в стекло, чтобы они обратили на неё внимание, Луша помахала им рукой – открыто, мол и пошла в сени, открывать. Столкнув наглого кота с лавки, приказав псу сидеть тихо, она распахнула тяжёлую дверь и впустила гостей. Андрей (а этот скелет в огромном тулупе и был тот самый Андрюшка, сын Пелагеи, кто бы сказал, не поверила – ведь старик-стариком) всей тяжестью ухнул на лавку, тяжело выдохнул и начал стаскивать валенки. Пелагея тоже начала рассупонивать тысячу своих одежек и, видя, как мужик мучается, Луша скользнула на колени, стащила с Андрея валенки, сметая пушистой упавшей косой снег, потом встала и стянула со слабых плеч тулуп. У Андрея дрожали руки и губы, подкашивались ноги, а рубаха была такой мокрой, что её можно было отжать, как половую тряпку после ведра.
– Проходите в дом. Там печка натоплена и чай готов. Я сейчас.
Луша, мигом пробежав до погребицы, оставляя босыми ногами, наспех сунутыми в валенки, дымяшийся белый сполох, схватила сливки и козье молоко и вернулась в дом. Гости сидели у печи, тесно прижавшись друг к другу, как воробьи на замерзшей ветке и странно-синхронно следили за хозяйкой. Луша налила им в немаленькие кружки непривычно пахнущий чай, плеснула туда козьего молока и поставила крошечные пирожки, похожие на лодочки.
– Они с жимолостью, сладкие. В сливки макайте, вкусно.
Андрей есть ничего не мог, но чаю глотнул с удовольствием. И уже после первого глотка почувствовал, что внутри стало мягче, свободнее, отпустило. Луша довольно кивнула головой, улыбнулась Пелагее.
– Хорошие там травки, ласковые. Пейте на здоровье, силу берите.
Пока гости пили, да уже по третьей кружке, Луша внимательно разглядывала лицо Андрея. Потом встала, подошла близко, заглянула в глаза и положила горячую руку на его вспотевший лоб.
–Ты, Андрюша, домой придёшь, поспи. Завтра легче будет, ко мне, как здоровый доберёшься. Придёшь один. Возьмёшь с собой, что надо на две недели. Пей, хороший. Пирожок ешь.
Потом обернулась к Пелагее, нахмурила тонкие брови так, что на фарфоровом нежном лбу собралась глубокая складочка и резко, как птица, прокричала
– Ко мне пришлёшь завтра. На полмесяца, а то и боле. Плохо все. Но