Три судьбы. Часть 1. Юродивая. Ирина Критская
Подойду. Чего ж не пойти.
Нина подошла совсем близко, внимательно рассмотрела бледное лицо бывшего любовника, хмыкнула.
–Ндааа. Вот они города, что с людями творят. А остался б, глянь и ничего. Отцовскую пасеку бы поднял, сохранил. Да и так… Ладно. Пойду я. А то вон, Пелагея, щас клюшкой своей с разгона по хребту так и заедет. Вот ведь старая зараза.
Нинка, играя бёдрами пошла по узкой тропинке, протоптанной через огромные сугробы и шлейф будоражащих Андрееву голову духов, смешался с запахом снега…
Глава 6
-Ты, Андрюша, если можешь, то посиди сегодня немного. Лежать все время нехорошо, застой в лёгких будет, надо двигаться. Ты не бойся, встань, постой чуточку, а потом к окошку пересядь. На дворе – вон, солнышко.
Андрей с удовольствием и с забытым приятным теплом у сердца смотрел, как Луша, надевая полушубок, шаль, валенки, между делом поучает своего больного, сверкая красивыми глазищами из-под шелковой рамки шали вокруг нежного, румяного лица. Он не понимал, как ей это удаётся, так свежо и чудесно выглядеть, ведь она и спит-то от силы три-четыре часа в день. Ночью с ним, а его болезнь, которую растревожило её лечение, просто осатанела и особенно давила на его беспомощное тело по ночам. А утро – почти с рассвета – скотина, дом, столько забот, что она еле успевает поворачиваться, к вечеру с трудом держится на ногах, но никогда не показывает вида.
– Луш, вот скажи мне. Зачем тебе это – молока столько, творога, сыра? Я понимаю, ты продаёшь, а деньги? Одна ведь, зачем так ломаешься, это же труд адский.
Луша удивлённо глянула, сняла шаль, скинула валенки, села на край кровати к Андрею, грустно улыбнулась.
– Вот и ты… Туда же. Деньги мне нужны, конечно, как без денег. Это ж работа моя, скотина, куры, ты же вон, работал. Тётке помогаю, ее пенсии только на кварплату хватает, а у неё сын инвалид – в доме специальном живёт, раз в неделю ездим к нему, тоже деньги нужны. Да и там, в доме этом деткам помогаю – брошенные они, несчастные. У папы брат ещё жив, пьёт сильно, ему тоже надо помочь. Да и не в этом дело, Андрюшенька. Душа моя так просит – в селе жить, хозяйство держать, коровку доить, козу. А что делать – то. В конторах ваших сидеть, ногти рассматривать? Нет… Я рождена свободной, свободной и помру. Здесь, на земле…
Луша снова намотала свою шаль, ещё раз глянула, уже чуть веселее
– Эх. Не понимаете вы. Да ладно. Ты смотри, долго у окошка не сиди, студено, дует. Мороз ныне. А с ночи новое лечение начнём, оно трудное. Так что сил набирай я, вон я тебе на столе кислого молока оставила, масла, булочек с маком, да чай заварила. Кушай, миленький. Я часа через три вернусь.
Андрей думал он не встанет, но встал довольно быстро, накинул прямо на холщовую рубаху, которую невесть откуда взяла Луша, старую доху, наброшенную ему на ноги, и присел на табурет к окну. Через ажурную изморозь окна были видны только огромные сугробы метра по полтора высотой, хотя нет – прямо у палисадника, практически скрывшегося под снеговыми горами, стояла Луша. И она была не одна – рядом с ней, нервно поигрывая