Гардемарины, вперед!. Нина Соротокина
Анастасьин почерк.
– Где это писано?
Лиза вполне оправилась и даже удовольствие стала находить в своем положении. Уж наверное этот молодой красивый человек сможет как-то определить ее судьбу.
– Писано это в трактике… то есть в гостинице на границе, – сказала она степенно. – Утром я причесываю барышню…
– Где сейчас Анастасия?
– Далеко. Наверное, в самом Париже. Француз-то вначале воротиться хотел. Назад! В Петербург! Бесчестье! Ровно сбесился, ногами топал. Я барышню причесываю…
– Что ты заладила… причесываю… Ты дело говори!
Лиза поджала губы и невозмутимо продолжала:
– Утром я причесываю барышню, а он ворвался. Бледный, без парика, в одной руке камзол, а в другой страницы, из книги вырванные. Анастасия Павловна вроде бы удивились, но спокойно так спрашивают: «Сережа, ты ошалел?» А француз камзол ей под ноги бросил, а сам читает страницы: «Что это? Во имя Всевышнего… Золу видеть – болеть от простуды! Зонтик потерять – обманутые надежды!» Анастасия Павловна страницы из его рук вынули и читают: «Зрачок видеть – попасть впросак. Сережа, по-моему, это сонник».
Несмотря на драматизм ситуации, Саша принялся истерически хохотать, представленная Лизой картина встала перед глазами как живая. Девушка тоже хихикнула, уважая Сашино состояние.
– Француз кричит: «Я этого дела Лес… Лек… Лестоку не прощу! Он украл бумаги, а взамен это подсунул!» А барышня с сомнением спрашивает: «Но откуда Лесток взял сонник?» А Брильи: «Бумаги похитили в охотничьем особняке. А похититель – последний русский, вот кто! Он – Лестокова ищейка. Мы едем в Петербург!» А барышня как ножкой топнут: «А меня куда? Лестоку? В обмен на бумаги, которые ты вез?» Потом у них истерика, француз ножки им целовал…
– И она позволила? – ревниво воскликнул Саша.
– Мы француза выгнали, – с кокетливым смешком продолжала Лиза, – сами сели письмо писать. – На словах барышня велели сказать, что еще угрожает опасность тому юноше, что в театре у Анны Гавриловны лицедействовал.
– До этого юноши Лесток не доберется. – Саша спрятал записку на груди и сразу стал озабоченным. – Вот что… Здесь тебе оставаться нельзя. Я должен нанести визит одной даме. Пойдешь со мной. Ты знаешь госпожу Рейгель?
– Веру Дмитриевну?
– У нее тебе будет спокойнее, а там что-нибудь придумаем. Оденься только поприличнее. Уж больно наряд-то тебе велик.
Саша прошел в кабинет Друбарева. Старик поднялся к нему навстречу, ожидая объяснений, но вместо этого услышал деловым тоном произнесенную фразу:
– Посоветуйте, как я могу похлопотать аудиенцию у вице-канцлера Бестужева?
И тут Саша увидел, что выражение «глаза полезли на лоб» отнюдь не гипербола, потому что, если глаза Лукьяна Петровича остались на месте, при этом как-то уменьшились и потемнели, то очки сами собой подпрыгнули и уместились на высоком морщинистом лбу их владельца.
– Да зачем тебе, прыткий юноша, вице-канцлер? С какими такими вопросами ты предстанешь перед их милостью?
– В