Севастополь в огне. Корабль и крест. Юрий Суходольский
«франка», шашка древняя, булат! Полоса самая легкая, гибкая, звонкая, как коса. Ее не на бурке пробовать на панцире! Хороша, слов нет! Такая ружейный ствол перерубит, – наконец сказал он.
– Пойдем, проверять будем! Есть у меня, афэ, – проговорил Али и начал раздеваться.
Под его черкеской оказалась древняя кольчуга тончайшей работы. Ольга, было вошедшая в горницу, выскочила обратно от этого зрелища раздевающегося при ней чужого мужчины.
Али в одной нательной рубахе вышел к крыльцу и приладил на сноп соломы свою кольчугу. За его спиной стояли Кравченко, Биля и Яков, который еще не до конца проснулся и иногда потирал рукой глаза. Чуть поодаль держалась Ольга, скрестив руки на груди.
На плече у кольчуги был виден недавний разрыв от револьверной пули Били. Он был заделан кольцами новой грубоватой работы.
– Не жаль кольчугу-то? – спросил Биля.
– Не жаль, хотя этот афэ двести лет в моем роду. А эта шашка работы знаменитого Айдемира, – ответил Али.
Он взял клинок из рук Били, оставил ему ножны, подошел к кольчуге, потом сделал от нее шаг назад. Черкес прикрыл глаза, выровнял дыхание, завел левую руку за спину и ударил так быстро, что человеческому глазу было почти невозможно уловить это движение. На кольчуге развалилась полоса прорубленных колец.
Биля и Кравченко оценили этот удар, но не подали вида.
Али подошел к Биле, взял шашку за клинок у рукояти, передал ее ему и почтительно произнёс:
– Я прошу твоей дружбы!
Биля обернулся к жене.
– Оля, неси молоко.
В небольшую крынку с молоком упала серебряная монета. Али взял посудину огромной ладонью, выпил из нее половину и передал Биле. Тот допил молоко до конца, выложил на ладонь монету, бережно обтер ее о рукав и положил в карман.
Яков и Кравченко, стоявшие сейчас рядом с Билей, воспринимали происходящее по-разному. Яков – восторженно, а Кравченко – весьма и весьма скептически.
– Пусть не ржавеет наше братство, как это серебро! – произнес Биля слова кунацкой клятвы.
Али прошел в горницу, снял со стены свои вещи, вынес их во двор, передал хозяину дома бурку и заявил:
– Брат мой будет всегда доволен Али!
Уже сидя в седле, черкес бережно вложил в кобуру револьвер.
Пистолет, вынутый из нее, он протянул Якову и сказал:
– Возьми, юный хеджрет!
Сын посмотрел на отца, тот кивнул.
Парень с радостью взял оружие и заявил:
– Нечем мне отдариться, дядя Али.
– Дядю нашел! – пробурчал Кравченко.
– Много еще возьмешь добычи воин, сможешь дарить! – с улыбкой проговорил черкес.
В открытые ворота на рысях въехал Чиж. К его коню был привязан второй, в узде, отделанной серебром, с дорогим оружием в седельных сумках.
– Здравствуйте, станичники! – сказал он, соскочил на землю и отвязал от луки своего седла повод второго коня. – Вот возьми, отдай отцу Маликат. Конь ничуть не хуже того. Оружие все цело. Пусть крови не ищет. Девке скажи, кланяюсь ей, – проговорил Чиж и передал повод Али.
– Хорошо, –