Севастополь в огне. Корабль и крест. Юрий Суходольский
Кортни, разве можно в приличном обществе произносить такие слова? Хорошо, что мы с вами одни!
– Однако это явление существует. Что же здесь сделают слова?
– Я уже ничего не понимаю. Генри мне пишет что-то про какие-то ракеты, уверяет меня в том, что мы скоро разбогатеем. Он что-то нашел на этом своем ужасном Кавказе.
– Да, тоже невольничьи деньги.
– Ах, я была бы рада уже любым! – понизив голос, быстро проговорила миссис Ньюкомб. – Того, что присылает мне Генри, совершенно недостаточно! Я уже должна зеленщику, просто не представляю, как мне быть. Если бы Генри знал, что я вам это говорю, то он никогда не простил бы меня. Но что же делать. Мы очень высокого рода и слишком бедны для того, чтобы дешево занять деньги. Идти к ростовщикам невозможно!
Кэтрин подошла к секретеру, открыла его, взяла небольшой сафьяновый кошелек, села рядом с миссис Ньюкомб и вложила его ей в руку.
– Вот, возьмите пока! – сказала девушка. – Скоро Генри вернется с победой. Эта война принесет ему заслуженную славу! Я уверена в нем!
– Ах, спасибо вам! Скорей бы он вернулся! Мы сыграли бы славную свадьбу!
Кэтрин мечтательно посмотрела в окно.
В это время миссис Ньюкомб быстро приоткрыла кошелек, и в нем блеснули желтым золотые соверены.
Правое крыло Кавказской линии, Кубань
Биля, Чиж, Вернигора и Кравченко ехали верхами по большой дороге в сторону Екатеринодара. Солнце, нещадно палившее весь день, уже стало красным и заметно клонилось к Западу.
Кравченко достал из кармана большой красный платок, отер лоб и задумчиво проговорил:
– Не повечерять ли нам? А завтра и въедем в город?
– Куда как лучше на свежем-то воздухе заночевать, – подхватил Чиж.
– Что ж, дело. С версту еще проедем, там балочка хорошая будет, – отозвался Биля.
– Гляди, вон всадник впереди стоит. Никак нас дожидает, – сказал Кравченко, который первым выехал из-за поворота дороги.
Чиж посмотрел туда, куда тот указывал плетью.
– Да это черкес давешний! – с удивлением произнес он.
У дороги стоял Али. Как и пластуны, он был снаряжен по-походному. За седлом чернели кожаные дорожные сумки.
Черкес тронул лошадь и подъехал к пластунам.
– Здравствуй, кунак! – сказал ему Биля.
– Салам, брат мой! Да продлятся твои дни на земле. Как твое здоровье?
– Здоров. Ты лучше скажи, Али, куда это ты собрался?
– С тобой.
– В полк, что ли, хочешь поступить? Это не у вас за Кубанью, мы регулярные!
– Хочу биться с тобой рядом.
При этих словах Кравченко даже присвистнул и буркнул:
– Ну и дела!
– Глядите вперед, браты! – бросил Чиж.
У дороги стоял еще один всадник. Это был Яков. Увидев своих, он спешился, встал на колени и положил перед собой плеть.
За спиной Били Вернигора расплылся в широкой улыбке, но есаул помрачнел, и, даже не взглянув на сына, проехал мимо него. Все остальные хотя и поглядывали