1984. Дни в Бирме. Джордж Оруэлл
вокруг него. Она стала ему физически необходима, он уже не просто хотел ее, но и чувствовал, что она – его. Услышав, что Джулия не сможет прийти, он подумал, что она его обманывает. Но тут толпа надавила, и руки их соприкоснулись. Она быстро пожала ему кончики пальцев, выразив не столько страсть, сколько привязанность. Он вдруг понял, что время от времени такие осечки должны быть в порядке вещей, когда живешь с женщиной; и его охватила глубокая, неведомая раньше нежность к ней. Ему захотелось, чтобы они были женаты уже десять лет. Захотелось гулять с ней по улицам, как сейчас, только открыто, без страха, и болтать о пустяках, и покупать всякую всячину для дома. А больше всего он жаждал, чтобы у них было такое место, где они могли бы спокойно побыть вдвоем, не думая только о том, как бы скорее заняться любовью. Но идея снять комнату у мистера Чаррингтона осенила его не сразу, а только на следующий день. Когда он предложил это Джулии, она согласилась с удивительной для него готовностью. Оба понимали, что это безумие. Они словно бы намеренно приближались к собственным могилам.
Вот и сейчас, сидя на краю кровати, он подумал о подвалах Министерства любви. Странное дело, как этот неотвратимый кошмар то забывался, то снова напоминал о себе. Он надежно застолбил за собой будущее, предваряя смерть, как 99 предваряет 100. Его не избежать, но, пожалуй, можно отсрочить; однако же вместо этого человек то и дело сознательно и старательно приближает неминуемый конец.
Послышались быстрые шаги на лестнице. В комнату ворвалась Джулия. С собой она принесла коричневую брезентовую сумку, с какой он иногда видел ее по дороге в министерство и обратно. Он потянулся к девушке, чтобы обнять, но она поспешно высвободилась отчасти из-за мешающей громоздкой сумки.
– Секундочку, – сказала она. – Дай только покажу, что притащила. Ты ведь не принес эту гадость, кофе «Победа»? Я так и знала. Неси назад, откуда взял, – он нам не понадобится. Смотри.
Она опустилась на колени, раскрыла сумку и вывалила лежавшие сверху гаечные ключи и отвертку. Под ними покоились несколько аккуратных бумажных свертков. Первая же врученная Уинстону упаковка показалась ему странно знакомой на ощупь. Под пальцами проминалась увесистая масса, похожая на песок.
– Неужели сахар? – удивился он.
– Настоящий сахар. Не сахарин – сахар. А вот батон хлеба – хорошего белого хлеба, не нашей ваты – и баночка джема. А вот немного молока… Но гляди! Это моя главная гордость. Пришлось завернуть в мешковину, чтобы…
Но она могла не объяснять ему – запах уже наполнил комнату, насыщенный и жаркий, словно дух из его раннего детства. Изредка ему случалось уловить его таинственным мимолетным шлейфом в каком-нибудь коридоре (прежде чем захлопнется с грохотом дверь) или уличной толчее.
– Это кофе, – пробормотал он, – настоящий кофе.
– Кофе Внутренней Партии, – сказала она. – Здесь целое кило.
– Как ты сумела раздобыть все это?
– Из запасов Внутренней Партии. У этих сволочей есть все, буквально все. Но официанты и челядь – все понемножку, –