Детство. Василий Панфилов
хихиканье, иду тихонько спать. Сразу-то он не проснётся – тёплая она, сцанина-то, поначалу.
Тока-тока устроился, и вот, ворохнулся. Ногами двигат – зябко ему, значица.
– Да что ж это, – Шипит он, вставая.
– А? – Делаю вид, что тока-тока проснулся, поднимаю голову.
– Ничо! Спи давай!
Лёшка-стервь застирал штаны, да и разложил на печи. Ишь, богатый какой! Ещё одни штаны есть! Ничо…
Поутру проснулся сам – печь-то выстыла, зябко на полу, особливо когда понизу тянет. Без напоминаний вынес нужное ведро – знаю уже, куда. Обратно когда шёл, мальчишки остановили – чутка может постарше, чем я.
– Ты у Палыча новенький?
– Ну!
– Не нукай! – Передразнил второй, – Да будя, будя! Рукава-то не закатывай! Я не со зла, просто учу, как по-московски разговаривать-то. Говорят, ты вчера с Кабановым подрался?
– Подрался? Колотушками одарил, пока хозяйка не полезла. А там, знамо дело, самому и досталося.
– Поколотил, значит? А не врёшь? – Удивился второй, глядючи с прищуром.
– С чего бы? Он же полудохлый, как есть глиста ходячая. И сцыкло!
– Трусоват, это да.
– Что трусло, то разговор отдельный, – Меня аж распирает, так хотца поделиться, – Сцыкун и есть! Обосцался сегодня ночью. Я у печи сплю – глянул, а он штаны застирывает. Смех давил так, что мало сам не обосцался!
– Га-га-га!
– Мишка Пономарёнок! – Протягивает мне руку рыжеватый, – Мы портняжками будем, значит.
– Сашка Дрын, – Протягивает второй, тёмно-русый, с носом-картошкой, – тоже портняжка.
– Егор Панкратов, из Сенцова, что в Костромской губернии, значица.
Назад шёл, ажно на душе лехше стало. Не так всё и плохо-то, значица! Глядишь, и дружками обзаведусь, всё получше будет.
– Собирайся, лодырь! – Прасковья Леонидовна ткнула мне давешнюю большущую корзину в руки. Ишь, тетёха[25]! Я-то лодырь? С утра успел нужное ведро вынести, печку подтопить, да воды с Неглинки принесть, а она туда же – ругаться!
– Чтой-то это вчерась шебуршал заполночь? – Осведомилась она, поджав губы.
– Я? То Лёшке не спалося. Обосцался, да и вставал штаны застирывать.
«– Сделал гадость, сердцу радость», – Ворохнулся Тот-кто-внутри и снова утих.
– С чего бы?
Пожимаю плечами, что с бабой говорить-то? Вчерась за волосья трепала, а сегодня стелиться перед ней? Нет, так-то можно, ежели знать наперёд, что поможет лишнюю краюху хлеба получить. А зряшно-то зачем?
Не повезло мне с хозяйкой – вздорная баба, зверь-курица! Дурная да злопамятная, от такой лучше подальше держаться.
– Драться-то вчерась зачем полез?
– Так, хозяйка… мне тётушка с собой еды дала, ан сунулся вчера, и нету!
Пусть не родная, но Ираида Акакиевна тоже ведь тётушка! Чья-то. Эх, хорошо б моей была… Хорошая ведь баба – сразу видно, добрая и понимающая. И мужик ейный тоже ведь не из простых. Ишь, официянт при буфете! Всегда сыт, пьян и нос в табаке. И
Она же тетюха жен. дородная, грубоватая баба, бабища, девка, бранно. Тетёшка, женщина дурного поведения.