Варварогений децивилизатор. Любомир Мицич
действительно предначертан. А значит, он и в самом деле явление уникальное, и с ним нам придётся считаться всю жизнь!
Тем временем Варварогений, не говоря Сербице ни слова, искал соловьиное гнездо, и, наконец найдя его, положил туда тельце безвинно убиенной птицы. А сверху на гнезде, превращённом в могилу, он закрепил горный цветок. И взяв Сербицу под руку, произнёс:
– Оборвалась одна песня, чтобы вместо неё зазвучала новая!
– Вы очень бледны, друг мой, у вас так колотится сердце… Давайте сядем здесь, на папоротник, – предложила Сербица.
– Нет, мне не надо! Я лучше останусь стоять.
– Почему?
– Потому что я даже родился стоя: вытянувшись прямо и ровно, как дуб.
– Как это?.. – не смогла сдержать удивления Сербица.
– Не пугайтесь так!
– Почему же вы не сказали, что на свете ещё водятся такие чудеса?
– Пока на этом свете есть я, всё здесь будет, но не обо всём будет рассказано.
– Надо же!.. Родился стоя, – усмехнулась она. – И откуда вы это знаете?
– Я родился уже всезнающим. И в момент рождения я наблюдал за собственным появлением на свет. Мало того! Я не упустил возможности хорошенько рассмотреть жизнь и весь мир вокруг. Видел я и то, как вы любезничали с авальским крестьянином.
А в это время в листве над гнездом-могилой соловья, которого убил заговорщик, посягнувший на жизнь Варварогения, примостилась кукушка и завела там уже свою «песню»:
Ку-ку… ку-ку… ку-ку…
– Соловей умер, да здравствуют кукушки!.. – пошутил Варварогений.
15. Позор тому, кто дурно об этом подумает35
В четыре часа пополудни по извилистой авальской дороге на всех парах промчался большой автомобиль. В самом неожиданном месте машина резко затормозила и из неё вышел важного вида человек. Приняв подобострастные поклоны своего шофёра, он зашагал в сторону леса. Ещё из окна едущей машины он заприметил парочку, которая целовалась у родника, и теперь, будто нарочно стараясь помешать влюблённым, он направился прямиком к ним.
Размеренное, напевное журчание родника сливалось, точно звуки гусле[11], с поцелуями влюблённых, но при этом оно заглушило шаги чужака, нарушившего их покой. Подойдя к ним вплотную и будто собираясь зачерпнуть воды, он тут же, без каких-либо приветствий или извинений, заявил:
– Не беспокойтесь, мне пить очень хочется! Придётся уж вас потревожить, вот только…
Сербица не знала, куда деваться от смущения. Щёки её зарделись, точно листочки красного бука, и левая рука непроизвольно прикрыла кровавое пятно, алеющее у неё на груди. А важного вида господин, почти изнемогающий под бременем собственного величия, был, наоборот, весьма приятно удивлён:
– Ну и ну!.. Какая дивная неожиданность!.. Я с вами, кажется, знаком, только я не знал, что у вас уже такой взрослый сын, – протянул он слащавым голосом.
Сербица промолчала, не ответив ни да, ни
гусле – смычковый однострунный или двухструнный инструмент славян. народов Балкан, на котором речитативом исполнялись героико-эпические песни.