Штукатурное небо. Роман в клочьях. А. И. Строев
вышагивал по закрепленному в центре бревну, то, опуская, то, поднимая его с разных сторон. А потом, взобравшись на последнюю ступеньку странного сооружения с перекладинами и вваренными в них разной величины кольцами, озарял весь городской двор победным – «ку-ка-ре-ку!» Спрыгнув, он убегал к подъезду и ждал пока кто-нибудь из нас откроет его величеству дверь. Все аплодировали ему кроме нас с бабушкой, потому что это был наш собственный «отпрыск», хотя мы и «палец о палец не ударили» в вопросах его воспитания. Кто-то советовал отдать Петю в цирк, но иметь такую диковинку при себе было куда приятнее.
То ли Петя жил какой-то своей особенной внутренней жизнью, то ли зазнался как единственный чересчур успешный артист, но, чем больше я начинал его любить, тем независимей и самостоятельнее он становился. Мне это было очень обидно. Когда его (уже из большой коробки на кухне, где он проводил большую часть своего времени) выпускали поноситься по комнате, я начинал его задирать, топая на него ногами и загоняя в угол. Однажды он меня очень больно клюнул. Я промолчал и стерпел, но с тех пор на прогулку его выводила одна бабушка. Наши отношения охладели. Я увлекся чем-то другим (кажется, мне подарили летающий вертолет со стартером) и Петино присутствие в квартире волновало меня не больше, чем присутствие телевизора, когда по нему не показывали мультфильмы. Такой вот тупой народ эти дети!
В квартире № 22 (что в лото называется «два гуся», а в карточной игре в «Очко», мягко выражаясь, что ты проиграл) по площадке наискосок и напротив нашей квартиры жил заядлый дачник – наш сосед (Царствие ему Небесное) Сергей Федорович. Лето подходило к концу. Кому и как в башку влетела такая мысль, по-моему, ему, но, однажды, когда я проснулся после ненавистного послеобеденного сна, я услышал в коридоре его голос:
– Я отлично рублю головы! – и больше ничего.
Не нужно много фантазии, чтобы догадаться о какой голове шла речь. Я нарочно несколько пространно начал этот рассказ, потому что, как сказал один Художник, если на сцене ружье, то оно обязательно выстрелит, а если в рассказе петух, то его обязательно сожрут – это уже мое личное наблюдение. Но дело не в этом и даже не в том, что несколько дней подряд (четыре десятка с лишним лет тому назад) я, наотрез отказываясь спать после обеда, по два часа стоял в прихожей и дежурил около дерматиновой двери, за всеми подглядывал, подслушивал их разговоры. Произошло, вероятно, то, что должно было произойти. Я никому не сообщил о своем знании, о том, что меня волнует. Мне было стыдно за свое напускное равнодушие. Никому и в голову не пришло о чем-либо меня спросить.
«Товарищ, не в силах я вахту стоять, – сказал кочегар кочегару», – такое недоразумение случилось со мной в один из дней. Я проснулся, вскочил, побежал на кухню и никого на привычном месте там не обнаружил, не было уже даже коробки. На кухне стало светлее и просторнее. Почему-то я не заплакал, а просто-напросто помрачнел и замкнулся. Ничего уже нельзя было сделать. Через несколько лет мне рассказали, как Петя с отрубленной головой минут