Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16. Павел Амнуэль
не о том, – с досадой перебил Купревич. – У нас, если вдруг умирает человек, без видимой причины, обязательно вмешивается полиция, назначают… в общем, исследуют… И не разрешают хоронить, пока не проведут экспертизу. А здесь… Я вылетел первым же рейсом и все равно не успел.
– Я поняла, – Лена осторожно высвободила ладонь. – Полиция приезжала, конечно, врач «скорой» вызвал сразу. Но вы должны знать… У нас положено хоронить в тот же день, до захода солнца, и потому все было сделано быстро, тем более, что доктор Бернин, а он большой специалист, подтвердил диагноз. Ужасно! – вырвалось у нее, но Лена, сглотнув, продолжила. – Свидетельство о смерти выдали в полдень, похороны состоялись в пять часов. В восемь приехали вы и… тот, другой.
– Мне сказали по телефону, что дождутся моего прилета, я же муж. – Он подумал, что при сложившихся обстоятельствах это слово прозвучало не так, как должно бы.
– Кто сказал? – удивилась Лена. – Кто мог сказать такую…
– Звонил режиссер, Меир… не помню фамилию. Он не очень хорошо говорил по-английски, но я понял. И билет получил по электронной почте. Он сказал, что театр оплатил.
– Ада всегда работала только с одним режиссером. С Шаулем. В театре мало с кем общалась. Она не очень жаловала актерскую среду. Сплетни, зависть, интрижки… Ада много лет работала в Камерном, но друзей не завела.
Глупости. Ада обожала театр. И подруги у нее были. Регина Шустер, Коринна Байдмауэр. Многие роли они играли по очереди. И среди мужчин у Ады были в театре приятели. Из-за Мела Шервуда он с Адой как-то повздорил, ревность была глупая, но разве ревнуют по-умному?
– Простите, Лена, – пробормотал Купревич. – Я здесь, как… Не представляю, что делать дальше.
– Сколько вы еще тут пробудете?
Он не думал об этом. Собирался увезти Аду домой и похоронить там. Еврейское кладбище в Бостоне было местом, куда они с Адой изредка приходили помолчать. Они действительно не говорили ни слова, пока прогуливались вдоль памятников, молча читали надписи, сидели, обнявшись, на скамейке в центральной аллее, а потом, повинуясь вдруг возникшему ощущению, одновременно поднимались и шли к выходу. Что-то менялось в них, что-то возникало хорошее, все их размолвки забывались. Иногда приходила мысль, что здесь когда-нибудь они с Адой тоже… Когда-нибудь. Очень не скоро.
– Не знаю, – сказал он. – Понятия не имею. Что мне здесь делать?
Взгляд Лены, брошенный искоса, сказал ему больше слов: верно, делать вам тут нечего, и хорошо, если вы уедете сегодня же.
– А этот… другой?
Они забыли о Баснере. Может, Лена помнила, а он забыл. Не хотел о нем думать.
Купревич поднялся и увидел макушку Баснера за памятниками. Макушка то появлялась, то исчезала, будто Баснер делал упражнения по приседанию. Молился? Баснер, похоже, был не религиозен, хотя…
– Нельзя его тут так оставить, – сказала Лена. Она тоже поднялась. – Вчера он чуть не подрался с Шаулем. Он может опять… Пойдемте.
Баснер