Коготь казуара. Ирина Критская
как сильные пальцы любовника сдирают кожуру с апельсина, спросила, чувствуя, как быстро проясняются мозги и рассеивается свинцовая тяжесть в голове.
– Ты откуда все это умеешь? Не ожидала.
– Так мамка у меня болела. Старенькая была, на руках померла. Научился, чего делать.
– Слушай, Вов. А ты что – деревенский, что ли?
– Ну! Только у нас не деревня, это я так, к слову. Село у нас, большое. Церковь, школа, клуб – все путем. А что, не все в городе-то рождаются. Я б и не попёр сюда, да деньги нужны, брательника в люди выводил. А теперь и ехать туда вроде незачем. Прижился.
Маргарита смотрела на Вовика и думала про себя. О себе. И мысли эти – про себя и о себе были очень неприятными…
Дней через пять Маргарита уже вовсю бегала по квартире, правда слабость ещё была жуткая, пот лил в три ручья, все время хотелось присесть. Но она насильно гоняла себя, как жучку, что-то мыла, что-то протирала, чистила ненужную ей картошку, отдуваясь и пыхтя, просто старая лошадь в упряжке. Вовик вышел на работу, появлялся у неё все реже, но забегал, притаскивал сумки из магазина, пару раз оставался ночевать. Ещё через неделю Маргарита совсем оправилась, заявила молодой девочке – врачу, что она выходит на работу, записалась в парикмахерскую, купила новое платье – намечался на работе вечер в честь юбилея фабрики, и, глядя на себя, похудевшую и помолодевшую, решила – жизнь продолжается!
В тот вечер Маргарита была одна, Вовика она временно выперла, что-то как-то его стало много, и, сидя перед новеньким, купленным недавно телевизором, смотрела свое любимое старое кино. За окном бушевала такая пурга, что окно залепило белой волглой ватой, и она таяла, тяжёлыми потоками сползая вниз. Ветер бил в стекла, да ещё орал телевизор, поэтому Маргарита не услышала, как открыли ключом дверь. И заметила, что она не одна, только когда круглая, приземистая фигура возникла прямо перед глазами. Толик, потрепанный, как будто месяц жил под мостом, в грязной куртке, обвисших брюках, и, с облепившими лысину, мокрыми кудельками стоял у стола, опустив плечи и понурившись.
– Привет, Рит. Я вот своим ключом, уж извини. Тут и моя квартира тоже.
Маргарита обалдело смотрела на мужа, молчала. Потом, шарахнув пустой чашкой из-под кофе об столешницу, встала, подошла поближе.
– Ты чего припер? Чего тебе надо?
Толик уже освоился, выпрямил спину, прищурился, глянул нагло, точно, как раньше, бросил ключи на стол, стащил куртку, сел в кресло, налил себе минералки, потом, прокашлявшись, проблеял
– Что значит, чего? Я здесь живу, кстати, может ты забыла? Давай мириться, мне та баба нафиг не нужна. Я тебя люблю, Ритк. Сто лет жили, ещё поживём. Что скажешь?
Маргарита жалостливо посмотрела на мужа и вдруг подумала: "А может, правда? Ломать, не строить, попробуй жизнь заново начать, с нуля. Какой-никакой, мужик все – таки. А бабы? Так я и сама не без греха…"
Толик, как будто прочитал её мысли, хмыкнул, взял свой махровый халат и удалился в ванную, оставив за собой мерзкий шлейф немытого