Венская прелюдия. Сергей Богачев
вас единоличным решением не в моих полномочиях. Могу лишь довести до государя вашу нижайшую просьбу. Думаю, она будет удовлетворена.
Робкий стук в дверь прервал разговор министра с послом.
– Ваше высокопревосходительство, вы приказали сразу же известить, когда прибудет князь! – громко оповестил секретарь, подобострастно прищёлкнув каблуком. Он чувствовал себя причастным к какой-то непонятной ему комбинации, отчего вырос в собственных глазах – не всё же пером скрипеть, да и патрон должен его исполнительность оценить по достоинству.
Лёгкий одобрительный кивок министра заставил секретаря сдержать довольную улыбку – он всё сделал правильно.
– Зовите… – тихо произнёс Гирс, опять уткнувшись в бумаги.
Громогласный голос действительного тайного советника, князя Лобанова-Ростовского предварил его появление:
– Как же я рад оказаться в этих стенах! Моё почтение, господин министр! – Князь первым делом на правах старого знакомого ринулся обнимать Гирса, который от такой фамильярности испытал приступ раздражения.
Все, кто имел возможность хоть раз пообщаться с этим розовощёким усатым оптимистом, хоть за карточным столом, хоть на светском рауте, запоминали его навсегда. Одним западала в душу его эрудированность и уверенность в себе, другим – гусарская громогласность на грани этикета, третьим – напор и остроумие. Этот список можно было бы продолжать ещё долго, но завершить его стоило бы констатацией того факта, что князь умел быть и скрытным, и спокойным, и полным достоинства. Таким его знали в дипломатических кругах от Парижа до Константинополя.
Нисколько не стесняясь своей довольно солидной фигуры, князь распахнул полы расстёгнутого сюртука, вложил большие пальцы рук в аккуратные кармашки жилетки и обратил всё своё внимание на посла Убри.
– Милостивый государь, Павел Петрович! Очень рад! Очень!
Лобанов-Ростовский протянул послу руку, и тот был вынужден встать, чтобы ответить на приветствие князя, что, судя по выражению его лица, удовольствия господину Убри не доставило. Он всё больше чувствовал себя здесь лишним. Судьба его карьеры была, похоже, окончательно предрешена, и более терпеть эту экзекуцию он был не намерен.
– Господин министр, я полагаю, вы в моих услугах более не нуждаетесь? Разрешите откланяться… – Посол уже не скрывал боль в суставах и откровенно опирался на трость.
– Конечно, конечно, Павел Петрович, – тихо ответил Гирс, – я вижу, вам нездоровится. Курьер сообщит вам о дальнейших планах министерства. Не смею задерживать…
Лобанов-Ростовский, проводив взглядом прихрамывающего Убри, вопросительно взглянул на министра:
– Курьер? Старик Убри где-то оплошал?
– Вы, Алексей Борисович, не то слово использовали. Оплошал… Невиданное разгильдяйство! Невиданное! Кто бы мог подумать, что такой уважаемый дипломат настолько брезгливо отнесётся к своим прямым обязанностям! – Гирс повысил голос, не скрывая своего раздражения.