Любовь эпохи ковида. Валерий Попов
не открываем! Нас нет, – шептал Юрок.
Игорек понимающе кивал. Его, как ни странно, это устраивало. Приключение даже вызывало восторг.
– Вот так – скромно, за закрытыми ставнями, все и происходит! – в упоении говорил он.
Что происходит? Что-то понятное лишь ему. Игорек вдруг дерзко открыл чуть покатый холодильник «Жигули», смело вынул бутылку, сковырнул жестяную пробку. В хрустальном стакане (единственном бросающемся в глаза предмете роскоши) зашипело, забулькало, и даже у нас, стоящих чуть в отдалении, защипало в носу. Игорь пил медленно, закрыв глаза.
– Да! – Он, наконец, открыл очи – они сияли. – Да! Это настоящий нарзан.
Праздник! Правда – исключительно для него. Он страшно гордился этой своей причастностью к ним. Не к нам! Причем, их даже не видя. Меня же, наоборот, как-то не впечатляла эта роскошь. Но его – пьянила. Тяжелые бархатные темно-красные шторы на окнах, из той же ткани – скатерть на столе. И из той же ткани (не к столу будь сказано) – чехол на крышке унитаза. Все! Но Игорек, как ни странно, был этим покорен. Этот партийный лаконизм неожиданно пришелся по душе нашему «фанатическому приверженцу стиля». В самый раз!
– А ты как думал? – снобировал он меня. – Тут золотые висюльки повсюду?
Совершенно я этого не думал! Но и в этих объятиях «партийного бархата» я бы тоже лишнего часа не провел. Если бы не друг. Ему это было важно.
На мое предложение пригласить гетер из числа медсестер, чтобы хоть как-то развеять похоронную атмосферу, он ответил холодным презрением.
– Я думаю, до таких пошлостей здесь никогда не доходит!
Но до чего же доходит-то? В результате, я, человек в глубине души агрессивно непьющий, предложил приносить хотя бы бутылки с собой, чтобы хоть как-то развеяться, на что Игорек снисходительно согласился – но пил сдержанно, надменно насмехаясь – видимо, над нами, не «кооптированными». Когда мы в очередной раз уносили тару с собой, я горько усмехнулся:
– Приемо-сдаточный пункт надо найти!
– А ты думал – он тут ТЕБЕ?
Что значит «МНЕ»! Я чувствовал себя глубоко оскорбленным: обвиняют в нарушении неведомой мне партийной эстетики, хотя партийным мне быть так и не довелось. А он, Игорек, чувствовал себя искушенным хозяином среди других искушенных. Теперь мог рассказывать везде: «Принимали нас на высшем уровне». Никогда я еще так не уставал – тем более, на отдыхе! Попали, можно сказать, в капкан. И капкан сработал! Не зря Юра так вздыхал. Ради братиков он готов был на все, но это, видимо, было за гранью всяческой осторожности. И однажды к нам постучали.
– Юрий Аляксеич! Сторож это! Надо уходить. Едут!
Меня поразило, как быстро и четко собрал все принесенное Игорек.
– Ошибок не делаем!
Как ни странно, необходимость уйти его нисколько не покоробила. Партийная дисциплина!
– Вон кепочку не забудь! – сказал он мне с презрением высшего к низшему.
Поднялся человек!
– Будущий партаппаратчик! – определил Юра.
Но,