Чистая речка. Наталия Терентьева
мне не казалось, что это плохо, а сейчас мне некуда деваться от себя самой, от своей тоски. Да, правильно я это назвала – тоска.
Я не поехала на танцы. Я видела, что звонил тренер, он не разрешает пропускать занятия просто так, но я отвечать не стала. Достала мамину фотографию, пошла во двор, у нас есть несколько мест, где можно уединиться, если, конечно, до тебя там уже кто-то не уединился. Я слышала, как Веселухин с Гошей искали меня после обеда, хотели вместе ехать на занятия, не нашли. Вот и хорошо. Не надо меня искать.
– Мама, почему так в жизни получается? Почему все относятся к нам, как к отбросам? Почему Машина мама не разрешает ей со мной дружить? Она ведь совсем меня не знает. Почему учителя даже не предполагают, что я тоже хочу учиться, что я ничем не хуже, чем домашние дети? Или я хуже, мама, скажи мне…
Что могла сказать мне мама? Я послушала – иногда мне кажется, что мама мне что-то говорит. Но сейчас я слышала только шум ветра в высоких деревьях за забором детского дома, громкие голоса – младшие вышли во двор гулять после обеда. Вот кто-то заливисто засмеялся, вот долго-долго тянул матерное слово…
Может быть, мы и правда хуже тех, других детей? Но ведь я десять лет жила дома и была, как они. И только около пяти лет живу здесь. Я не хочу быть отбросом. Я не хочу красить стены. Я не хочу быть пьяной в десять утра – я видела в городе строителей и девушек-малярш. Я хочу делать что-то другое в жизни, что-то интересное, сложное, нужное. Но прежде всего я хочу, чтобы ко мне относились, как относятся к домашним детям – ни за что, просто за то, что они приходят из дома. Даже если они врут, списывают, ругаются так же, как наши, – очень многие ругаются; если они курят тайком или смотрят в телефонах ролики про секс – все равно они лучше нас. Почему? Наверно, это закон природы.
Вот вырос мухомор около досок, на которых я сейчас сижу. Я пнула его ногой – чтобы маленькие не сорвали и не съели его. Они ведь знают, что грибы можно есть, некоторые даже сырыми. А мухомор совершенно не виноват, что он вырос. Может быть, он тоже хотел быть белым грибом или хотя бы груздем? А вырос мухомором. Вот и мы так. Вредные, ядовитые, нас надо пнуть ногой, чтобы мы не испортили жизнь окружающим.
Я прижала покрепче к себе мамину фотографию. Я не знаю, что сказала бы мне мама, если бы была жива. Наверно: «Хорошо, дочка, что у тебя есть я. Ведь есть дети, которым некому рассказать о своих бедах и тяготах. А ты всегда можешь прийти ко мне и рассказать обо всем, что тебя беспокоит и мучает». Меня бы ничего не мучило, если бы мама была жива, так мне кажется.
Я увидела, что мне звонит Анна Михайловна. И не стала отвечать.
Может быть, мне съездить в Москву на кладбище? Я ведь не была на маминой могиле с тех пор, как ее похоронили. Да, пожалуй, я так и сделаю. У меня есть деньги, я могу купить билет, могу попробовать и без билета добраться, наши уже так ездили в Москву. Главное – найти то кладбище и там мамину могилу. Придется звонить папе.
Я проверила свой счет – да, мне хватит денег. Я знаю, если класть в месяц много денег на телефон, то можно общаться бесконечно, не думая, сколько ты проговорил. Можно даже смотреть фильмы в Интернете и всякие интересные программы, если телефон