Слепой рассвет. Кристина Майер
зависеть от того, как пройдет операция, и от последующего лечения.
У меня есть три года. Три года. Хотя, есть ли они у меня, еще неизвестно. За это время многое может измениться. Не хотелось сегодня думать о самом страшном повороте судьбы. Я отдавала себе отчет, что долго скрывать от Германа свою болезнь не получится. Рано или поздно он все заметит. Скорее рано, если учитывать, с какой скоростью после лечения будет падать мое зрение. Остается надеяться, что он не выкинет меня из жизни Маши. Пугала мысль, что так может произойти. Я хотела надеяться, что он выслушает и поймет.
Что касается секса… Разве это условие? Я сама желала оказаться с ним в постели. Чтобы, как раньше, его сильные руки нежно ласкали мое тело. Чтобы жаркие поцелуи обжигали кожу. Чтобы каждое нервное окончание откликалось, когда он будет во мне.
Я возбудилась. Стоило только представить, что мы занимаемся любовью. Я не спросила врача, можно ли мне вообще жить полноценной половой жизнью, или это будет иметь какие-то последствия? Ведь в момент оргазма каждое нервное окончание вибрирует от напряжения. Придется выяснять самой. Смерть от оргазма – не самая плохая смерть. Мысли невеселые, соответственно, и шутки такие. Как бы все сложилось, не будь у меня опухоли? Кто знает…
Из сумочки раздалась мелодия телефонного звонка. Увидев на дисплее телефона «мама», я хотела сбросить вызов, но в этот момент дверь открылась, на водительское место сел Герман. Я помнила его предупреждение, что мою родительницу он не хочет больше видеть. Как отнесется Герман к тому, что она мне звонит?
– Поля, все нормально? – я не хотела его разозлить, поэтому сказала правду.
– Мама звонит. Я не знаю, что ей нужно.
– Ответь, – равнодушно бросает он, я вижу, что не злится. Сбрасываю вызов и прячу трубку обратно в сумку. Не хочу ее слышать. Откинулась на спинку сидения и прикрыла глаза. Им нужен отдых.
Какое-то время мы едем в тишине, каждый думает о своем. Как же хотелось пролезть в его голову и узнать его мысли. Несмотря на все те переживания, что свалились на меня в последнее время, сейчас мне было хорошо. Совсем скоро я увижу свою дочку, смогу обнять и прижать к себе. Машенька…
– Почему ты сбежала? – Герман не злится, я слышу в его голосе лишь интерес.
– Твоя жена была беременна. Я не хотела делать ей больно. Не хотела, чтобы ты разрывался между нами. Это решение мне непросто далось, но на тот момент оно было единственно верным, – мне было интересно, кто у них родился, но я не решалась спросить об этом. Он никак не прокомментировал мой ответ, задал следующий вопрос:
– Чем ты занималась все это время?
– Пока могла, работала продавцом в небольшом продуктовом магазине, – Герман не смотрел в мою сторону, я могла тайком его разглядывать. Машенька похожа на папу. Конечно, дочка еще много раз изменится, но черногоровские волевые черты лица уже сейчас были заметны. И глаза у нее голубого цвета, как у отца.
Мне о многом хотелось его спросить, узнать, как эти дни вела себя Маша, но я боялась новой волны злости. Пока безопаснее отвечать на вопросы