Каспийская книга. Приглашение к путешествию. Василий Голованов
ни минуты. Англичане держали тогда войска в недалекой Персии и сумели захватить контроль над нефтью прежде, чем это сделали активисты национального движения, руководимые неутолимым чувством мести по отношению к армянам, три месяца возглавлявшим коммуну в Азербайджане…
Вновь это повторилось спустя семьдесят лет. Помните митинги, демонстрации, «народные фронты», все эти речи, в которых неясно, что – идеализм высокой пробы, а что – провокация? Горбачёв испугался: он не знал, что делать с неуправляемыми процессами истории. Кто-то, оставшийся в тени, имел свой взгляд на неуправляемые исторические процессы. Кто-то, глядящий вперед, взял их в свои руки. Явилась неумолимая воля. Возможно, последняя резня армян в Азербайджане имеет и такой подтекст: «Армяне не должны иметь касательства к нашим нефтяным запасам». Не должно повториться ошибки начала века. А лучше вообще снять эту застарелую проблему… Раз и навсегда.
Заточки делали прямо в цехах заводов. Потом грузовики доставляли по нужным адресам молодчиков и выпивку, чтоб «завести» толпу… В таких делах всегда все неясно, все передернуто, концы в воду, в страшных персонажах с уголовным прошлым угадываются фигуры провокаторов…
Армянам не забыть Сумгаит (1988). Азербайджанцы клянутся хранить вечную память о Ходжалы (1992). Всего несколько лет – и все! Не было злодейства, которое не было бы совершено одними людьми против других людей только потому, что у них другой язык, другая кровь и другая вера. Страдания невинных жертв и с той, и с другой стороны столь чудовищны, что их нельзя ни описать, ни искупить. Просто читая об этом, чувствуешь себя больным, будто вдруг сталкиваешься с настоящим злом. Злом, как оно есть.
В столкновении вихрей этого зла не может быть ни правых, ни виноватых. Не может быть правды как таковой…
Если бы на аллее шахидов вдруг встретились Христос и Мухаммад – о чем бы они говорили? Нет, они не были сентиментальными пацифистами, эти двое. И что такое мир людей, знали они слишком хорошо и судили о нем сурово. Но пафос… Они бы отринули его, как ложь… Они не задержались бы здесь…
Я бы тоже ушел отсюда, но что мне сказать о непреходящем чувстве сиротства на аллее, где погребены братья мои по человеческой доле? Сиротство зябкое, военное, с пулей в животе, с чувством, что пред лицом братьев моих я сам умираю…
Братья, не верьте.
Не верьте тем, кто говорит, что ваша смерть была угодна Богу. Не смерть угодна Богу, а милость. У Господа хватит любви на всех, но если ты, брат, погиб в одной из самых страшных войн, какие бывают в истории – а именно в войне этнической – это не то же самое, что кончина святого. Кто-то, может, и был тут святой; кто-то, может, спасал население мирной деревушки во время налета чужих бородатых боевиков. А кто-то сам участвовал в этнической «зачистке» и сам был бородатым и чужим. Прости меня, брат. Ведь ты хотел, чтобы я сказал правду? Я скажу: «…Если бы пожелал твой Господь, то Он сделал бы людей народом единым. А они не перестают разногласить, кроме тех, кого помиловал