«Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. Борис Иванович Колоницкий
опытные чиновники Министерства внутренних дел, отмечали снижение по сравнению с мирным временем важной в политическом отношении информации в перлюстрированной переписке, прямо связывая это с введением военной цензуры. Так, в обзоре просмотренной частной корреспонденции за 1915 год они не без сожаления указывали «на заметную в суждениях разных лиц сдержанность, вызванную установлением официального просмотра частной корреспонденции, т.е. военной цензуры»72.
Поэтому неудивительно, что огромное число солдатских писем характеризовались военными цензорами как «безразличные». Это не значит, например, что все военнослужащие в действительности были аполитичными. Так, хотя, по оценке самих военных цензоров, солдат очень интересовала проблема созыва Государственной думы, но эта тема не находила особого отражения в их переписке73.
Современный исследователь А.Б. Асташов, на сегодняшний день лучший знаток солдатской переписки эпохи Мировой войны, внимательно изучивший множество архивных дел, содержащих материалы военной цензуры, нашел только одно письмо, в котором осуждался Николай II74. Но на этом основании мы никак не можем судить о преобладании монархических настроений среди солдат (к тому же некоторые известные публикации документов приводят яркие примеры осуждения императора в солдатских письмах)75.
Военную цензуру дополняют сводки Пятого особого отделения Департамента полиции Министерства внутренних дел (Секретная часть). Это замечательный источник, однако его использование затрудняется в силу различных обстоятельств. Прежде всего создается впечатление, что цензуре этого рода подвергалась преиму-щественно переписка «политической элиты»: систематически просматривались письма депутатов Государственной думы и активистов политических партий, генералов и бюрократов, известных публицистов и аристократов, университетских профессоров и православных епископов. Послания же т.н. «простых людей», похоже, изучались и копировались весьма выборочно. К тому же, похоже, в данном случае мы имеем дело и с самоцензурой цензоров, дозировавших информацию, предоставлявшуюся начальству. Не все острые вопросы представлены в выписках из писем, и не все выписки использовались затем в сводных аналитических записках. Так, создается впечатление, что цензоры не всегда копировали резкие критические замечания в адрес императора и императрицы76.
Слухи предреволюционной эпохи нашли отражение и в различных памфлетах, изданных после Февраля 1917 года. Политизированные читатели жаждали сенсационных разоблачений, и предприимчивые издатели охотно шли им навстречу. «Нужно пролить полный свет на все то, что творилось за кулисами дворцов», – заявлял решительно автор одного из очерков, утверждавший среди прочего, что император Петр Великий был… сыном патриарха Никона77. Слухи стали также
ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1042. Л. 1.
РГА ВМФ. Ф. 1340. Оп. 1. Д. 814. Л. 345 об.
Солдатские письма в годы мировой войны (1915 – 1917 гг.) // Красный архив. 1934. Т. 4 – 5.
Затем информация подвергалась дальнейшей фильтрации. Министр внутренних дел А.Д. Протопопов показывал: «Перлюстрация, по моему впечатлению, приносила мало пользы, в смысле ознакомления с настроением общества. … За время моего управления наиболее интересные письма касались событий, связанных со смертью Распутина; они давали понятие об отношении великих князей и знати к убийству и, в связи с ним, – к царице. Такие письма я доводил до ее сведения; иногда представлял и царю, если в письмах его резко не осуждали» (Гибель монархии: [Сб.] / Вел. князь Николай Михайлович, Михаил Владимирович Родзянко, Вел. князь Андрей Владимирович, Александр Дмитриевич Протопопов; [Сост.: А. Либерман, С. Шокарев]. М., 2000. C. 457 – 458).
Николай II и Ко. Из журнала «Будущее» // Народная нива. Гельсингфорс, 5 (18) мая.