Весна в Ялани. Василий И. Аксёнов
на берёзе, не улетают. Заинтересованные. Между собою не бранятся. На людей смотрят внимательно. Будто в то, о чём те говорят, вслушиваются, слово боятся пропустить – не шелохнутся. Всё они знают, но не скажут.
Глядят Коля и водитель на мёртвого – глаз от него не отвести. Как от воды бегущей, от огня ли.
На сопке где-то ухнула лесина, рухнув, – перестояла. Эхо, как птица вспугнутая, крыльями захлопав, полетело, на дне распадка улеглось; совсем утихло – зарылось в снег, наверное, – чтобы никто его уже не потревожил.
Два ворона, один от другого метрах в десяти, словно ведущий и ведомый, хрипло и изредка между собой перекликаясь, прямо, как по начертанному курсу, проследовали в небе голубом в сторону розового горизонта. Им до того, что на земле творится, нет будто дела. Похоже, так оно и есть – вид у них больно отрешённый.
Пошёл к машине водитель, поднялся на подножку, дверцу открыл, достал из бардачка строительные перчатки, возле машины их надел, назад вернулся. Говорит:
– Надо хоть посмотреть… Ты тут, я тут… Давай-ка… это…
– Обувь не та, – говорит Коля. – Штаны, как у Флакона.
– Флакон?
– Да был тут у меня.
– А ты?..
– Я сторожу здесь, на деляне.
– У Мерзлякова?
– У него… И не Электрик.
– А это кто?
– Да был тут тоже.
Взявшись вместе за рукав и за полу когда-то белого, заношенного полушубка, встряхнули человека. Снег с лица его скатился. Как со стеклянного. К нему снежинки не пристало. Светло-каштановые, с проседью, волосы у него, у человека бывшего, на голове в косички смёрзлись – дыбом торчат, как ирокез. Серая кроличья шапка валяется тут же и тоже смёрзлась – словно пушной зверёк, в петле или в капкане околевший. Голова ещё недавно хозяина этой шапки, когда он был ещё живой, была, наверное, вспотевшей – решить так можно. Щетина пегая и редкая, как у монгола, только на скулах и на подбородке. Веки сомкнуты, без прощелины. Один глаз выпуклый, другой чуть вмят. В ноздрях, как чопики, бледно-зелёный лёд – можно подумать: мозг как будто выдавило –
Воздря.
– Ты его знаешь? – спрашивает водитель.
Рассмотрел Коля будто прозрачное лицо замёрзшего и признаётся:
– Знаю.
– Кто?
– Яланский, наш.
– А кто такой-то?
– Шура. Лаврентьев. Пчеловод.
– А-а, – говорит водитель. – На Рыбной. Пасека там. Знаю. Мы позапрошлой осенью оттуда лес возили, с сопок… Росомаха.
– Его потом уж так прозвали.
– Слышал. За воровство…
– Да, по избушкам шарился… по путикам чужим.
– Во, наша жизнь, не знаешь, где и как закончишь… Отшарился, – говорит водитель. – Надо сообщить… в милицию.
– А как?
– Бог правду видит…
– Он видит всё.
– А ты в Ялань?
– В Ялань.
– Есть телефон?
– Мне он зачем?
– Понятно. На Медовом берёт мобильник, как поднимусь, оттуда позвоню, связь если будет. Зять, муж сестры, там, в уголовном розыске… начальник.
– Ладно, – говорит Коля.
– Может, его уже и ищут, – говорит водитель.
– Кто?
– Мало