У черты заката. Юрий Слепухин
бы – а, Дорита? Ты как на это смотришь?
Дора Беатрис ничего не ответила, продолжая тянуть через соломинку свой лимонад.
– Хорошо, Дорита, не обижайся, я больше не буду. Кстати, – повернулся он к Хилю, – ты помнишь этого баска Арисменди, который перевелся к нам со второго курса медицинского?
– Помню, как же. Он сейчас у вас? Еще бы не помнить – мы с ним были в одной группе. А ты знаешь, почему он перевелся? Это целая потеха. Он не любил работать с трупами, и мы раз – смеха ради – нарочно подсунули ему такой, знаешь, выдержанный… Он там черт знает сколько времени валялся в рефрижераторной камере, вытащили его откуда-то из-под самого спуда, и выглядел покойник, надо признаться, по-настоящему мрачно…
Хиль засмеялся и взглянул на Беатрис, которая быстро поставила на стол свой стакан.
– Вот после того случая Арисменди и решил сменить факультет. Так что ты про него начал?
– Нет, это в связи с вопросом североамериканской экспансии… Арисменди недавно выступал на эту тему в Союзе демократической молодежи, я там тоже присутствовал. В основном он говорил о мерах противодействия, так потом на прениях такое началось – едва не дошло до драки. Ты понимаешь – мы считаем, что с этим можно бороться только путем создания независимой промышленной базы: пока ее нет, мы связаны по рукам и по ногам…
– Этого мало, – покачал головой Хиль. – Тут нужно что-то другое. Какая к черту может быть «независимая промышленная база» в наших условиях? Самообман, че! Мы строим заводы, а финансирует это тот же Уолл-стрит. Не знаю, до сих пор нам эта «индустриализация» помогала, как утопленнику клизма…
Беатрис встала и взяла со стола ракетку.
– Пико, я сыграю еще один сет. Прошу прощения…
Хиль проводил ее оценивающим взглядом.
– Да, – сказал он, – клизма ее доконала. Можешь ты мне объяснить, что это вообще за мамзель Фифи? Откуда ты ее выкопал, такую?
– Дочь профессора Альварадо, историка. Язык у тебя действительно…
– А что я такого сказал? Пусть привыкает. Почему ты засмеялся, когда я сказал насчет экспансии? Ей, по-моему, и это не понравилось. О чем, скажи на милость, можно с ней вообще говорить – о цветочках?
– Понимаешь, Дориту этой самой экспансией изводят все кому не лень. Дело в том, что у нее приятель – янки. Тут как-то приезжала студенческая делегация из Штатов – у нас в ХОК мобилизовали всех знающих английский, ну и она тоже попала – как переводчица. Там она и влюбилась в какого-то парня из Массачусетского технологического.
– Предательница, – сказал Хиль, – мало ей аргентинцев!
– Сердцу, как говорится, не прикажешь…
– Чепуха, на это есть разум. Янки, надо полагать, ответил взаимностью?
Во всяком случае, они переписываются, и об этом все знают. А потом вышла такая история: был митинг солидарности с Гватемалой, выступал один парень из Пуэрто-Рико и говорил о политической экспансии Соединенных Штатов на нашем континенте, а кто-то возьми и передай ему такую записку: «Если янки приезжает с визитом