Кузина Филлис. Парижская мода в Крэнфорде. Элизабет Гаскелл
до Хоуп-Фарм рукой подать, – услужливо произнёс хозяин, подходя к окну. – Ежели посмотрите вон туда, то за мальвовой клумбой увидите сад, а там, над терносливом, чудны́е такие каменные трубы. Они самые и будут трубы Хоуп-Фарм. Ферма старая, но Хольман неплохо её содержит.
Мистер Холдсворт поднялся из-за стола расторопнее меня и тоже стал у окна. При последних словах хозяина он обернулся и с улыбкой произнёс:
– Не часто встретишь преподобного отца, который неплохо содержит землю!
– Прошу прощения, сэр, но я скажу, как привык. Мы тут зовём преподобным только своего викария, и он оскорбился бы, если б кто назвал так священника другой церкви. А что до мистера Хольмана, то он, я вам доложу, управляется с землёй не хуже любого фермера. Пять дней в неделю отдаёт работе, а два – Господу, и даже не скажешь, когда он трудится усерднее. В субботу и воскресенье пишет проповеди и навещает свою паству в Хорнби, а в понедельник, на заре, уже снова пашет землю Хоуп-Фарм наравне с теми, кто и грамоте-то не обучен. Но у вас обед стынет, джентльмены.
Мы вернулись к столу. Вскоре мистер Холдсворт нарушил молчание:
– На вашем месте, Мэннинг, я заглянул бы к тем родственникам. Вы могли бы пойти и посмотреть, что они собой представляют, а я выкурю в саду сигару, пока Добсон составляет смету.
– Благодарю, сэр, но я их не знаю и, пожалуй, не хочу знать.
– Тогда зачем вы о них расспрашивали? – произнёс мой патрон, бросив на меня быстрый взгляд. Он не представлял себе, как можно что-либо говорить или делать без определённой цели. Поскольку я не ответил, он продолжил: – Бросьте ваши сомнения и ступайте познакомьтесь с этим фермерствующим священником. Потом расскажете мне о нём. Я с удовольствием послушаю.
Я был настолько подвержен влиянию мистера Холдсворта и настолько привык ему подчиняться, что, даже не подумав возразить, отправился выполнять поручение, хотя охотнее дал бы отрубить себе голову. Хозяин заведения, очевидно заинтересовавшийся предметом нашей беседы (такое любопытство у деревенских трактирщиков в обычае), проводил меня до двери и, неоднократно повторившись, объяснил мне, куда идти, словно я мог заблудиться на двухстах ярдах. Я не перебивал его, пользуясь этой отсрочкой, чтобы набраться храбрости перед вторжением в дом незнакомых людей.
Наконец я зашагал по тропе, задевая высокие сорняки, и, повернув раз или два, оказался возле Хоуп-Фарм. Между домом и тенистой, поросшей травою деревенской дорогой был сад, который, как я узнал впоследствии, именовался двором из-за окружавшей его низкой стены с решёткой поверху. От внушительных ворот с колоннами, увенчанными каменными шарами, к главной двери дома вела мощёная дорожка, но этим парадным ходом обитатели фермы, очевидно, не пользовались: дверь была широко открыта, однако ворота оказались запертыми. Свернув на боковую тропку, слабо протоптанную в траве, пройдя вдоль стены «двора» и миновав ступени для посадки в седло (они были наполовину скрыты зарослями очитка и маленькими жёлтыми цветками дымянки),