Демонология Сангомара. Искра войны. Д.Дж. Штольц
его уже в другую сторону, и Юлиан, красный как рак, протяжно взвыл.
– Тебе тридцать лет! Тридцать! Чему, черт возьми, учил тебя Вицеллий, этот отпетый мерзавец, что я вижу перед собой маменькина сыночка, а не негодяя! Почему он не вбил в твою дурью башку умные мысли? Ты не умеешь выживать среди сволочей! А когда я умру, что ты будешь делать? Вот что ты собирался делать?
– Уйду.
– Куда ты уйдешь от своей пустой головы? Ты, стало быть, думаешь, что я – безумец?
– Нет, вы не безумны и много опытнее меня.
– Хорошо, что ты это понимаешь! Но что было в твоей дурьей голове?!
– Глас чести…
Злоба в глазах старика угасла и сменилась насмешкой. Пальцы его отпустили уже опухшее ухо Юлиана, и тот отшатнулся.
Илла тяжело закашлялся и тоже качнулся – его здоровье не прощало ему и такого напряжения. Юлиан попытался поддержать его, но он лишь злобно отмахнулся, и, ведомый Тамаром, вернулся на диван. Там он упал в подушки, пока его протеже стоял и чесал пылающее ухо, как провинившийся мальчишка, которым себя сейчас и чувствовал.
– Честь… Честь! – Илла печально усмехнулся. – Нет ее, особенно здесь, во дворце, где ее топчут еще в зародыше, как нечто презренное, стараясь сохранить лишь репутацию… Живи по расчету, а не по чести, Юлиан… Надо ударить в спину? Бей! Надо подставить? Подставляй! Надо защититься? Формируй союзы, пусть даже они будут через постель! – он закашлялся, и только потом продолжил. – Я Чаурсию мальчиков поставлял, спаивая их и утапливая в Химее, чтобы стать к нему ближе, войти в доверенность… Все ради покровительства! Если ты не научишься этому, то, когда я умру, ты в лучшем случае будешь влачить жалкое существование, нюхая дорожку перед очередным хозяином. Либо окажешься на столе у Абесибо! Если ты не будешь смотреть дальше своего носа, то мир для тебя так и останется простым, как и все вокруг. Я – озлобленный калека, королева – шлюха, а ты, ты – кто тогда в твоей парадигме жизни? Тряпка? Деревенский увалень?
Юлиан остался безмолвен. Что он мог сказать советнику? Все тридцать лет он провел за спиной Мариэльд де Лилле Адан, действуя от ее имени и оттого не встречая нигде ни сопротивления, ни борьбы. Все тридцать лет он был скорее регентом, нежели истинным графом. Ему еще не доводилось бороться за власть, ибо он хоть он и видел следы этой ожесточенной борьбы в Плениумах, но имел возможность в них не участвовать, находясь много выше.
Ярость покинула взор Иллы Ралмантона.
– Вырывай в себе это благородство, Юлиан, – шепнул он уже устало. – Вырывай с корнем. Пользы ты от него в жизни не найдешь – лишь вред…
И он снова умолк. Он взглянул на стоящего перед ним молодого вампира, искренне не понимая, откуда в нем могли взяться такие черты характера, как честь и благородство. Не было этого ни в Илле, ни в Вицеллии, ни в Филиссии. Не бывает таких черт ни в дворцовых интриганах, ни в их детях, ибо благородство вырывается у этих детей с корнем еще с колыбели. Илла ничего не понимал. Он так редко общался с кем-нибудь, не зараженным златожорством, криводушием