Иегуда Галеви – об изгнании и о себе. Дина Ратнер
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_29" type="note">[29]
Со смертью учителя закончилось моё пребывание в ешиве, считавшейся оплотом еврейской учёности; не случайно в окрестности Лусены стекались мои единоверцы ещё в давние времена.
Отец, удовлетворённый моим образованием, отпустил в свободное плавание. Он по-прежнему готов ссужать меня деньгами, однако, надеюсь, в этом не будет необходимости; медицинская практика принесёт верный доход. Ведь я достаточно подготовлен к работе; знаю, как вправлять вывихи, пускать кровь, запасся травами от желудочных колик, кашля и прочих недугов. В тетрадь лекарственных средств внёс недавно найденные сведения о целительных свойствах вина: разведённое в разных пропорциях, оно благотворно влияет на состояние человека. Больше всего мне удаются беседы об умении владеть своими страстями. Как результат – обещаю долголетие. При этом нужно принимать во внимание темперамент человека. В любом случае буду следовать не утратившим злободневности наставлениям Гиппократа: «не сближаться с пациентами и не быть с ними слишком строгим». Подобно своему современнику Авиценне, он же Ибн Сина, ушедшему в лучший мир всего лишь за пятьдесят лет до моего рождения, я не разделяю практическую и теоретическую части медицины. Будучи учёным, врачом и философом, Авиценна обобщил опыт греческих, римских и восточных эскулапов. Он первый по изменению пульса определял душевное состояние больного. В «Каноне врачебной науки» он писал: «Безделье и праздность не только рождают невежество, они в то же время являются причиной болезни». Он же, будучи поэтом, жаловался, что слишком занят медициной, чтобы посвятить себя стихам. Вот и я не могу позволить себе предаться поэзии, которая чуть ли не с детства влечёт меня. Строчки непроизвольно складываются в голове, часто требуется усилие, чтобы переключить внимание на жалобы больного. Стараясь стать достойным продолжателем дела Авиценны, самостоятельно изучил его канон, где он пишет, что «врач должен обладать глазами сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва». Целитель и мудрец, он говорил, что интеллект и благородные мысли не умирают, а собираются в некое хранилище. Ибн Гвироль также полагал, что окружающая Землю сфера сохраняет лучшие в мире мысли и дела.
При размышлении о мироздании тот и другой мечтали о любви. При этом ибн Гвироль сознавал свою обречённость на одиночество, ещё в юности писал: «Как встретить старость грустную тому, кто одинок все дни подряд?..» Он уповал на отдохновение в другом мире. Вот и Авиценна писал: «Кто на земле блаженств не ищет, тот их в небесах навечно обретёт».
Грезил любовью мой современник Омар Хайям, сочетая в стихах юмор с чуть ли не трагическим настроем:
Я терплю издевательства неба давно,
Может быть, за терпенье в награду оно
Ниспошлёт мне красавицу лёгкого нрава
И тяжёлый кувшин ниспошлёт заодно?[30]
Ибн Гвироль словно оправдывался в не нашедшей реализации страсти:
Поместил Ты в меня душу святую, а я
наклонностью своей злой осквернил её и загрязнил…
Но искуситель мой злой стоит по правую руку, чтоб
совратить
Пер. Г. Плисецкого.