Слива любви. София Осман
каштановые – всё, как люблю. Спасибо ей. С таким-то телом жизнь отменная была; одни женихи да подарки… жаль, недолго.
Как хорошо жила до этого, пять лет не попадалась, а тут, с прошлой зимы, в третий раз, – Анаис поцокала языком. – Потеряла бдительность… Да что там… «Дерзкая Анаис», как сказал месье Фаван. Будто Фаван – поэт, а не судья. Смотрел так яростно, креста в руках не хватало.
– Трусы и лицемеры, – выкрикнула ведьма. – Рот мне тряпкой заткнули – мерзость, ляжками трясли от страха, боялись – плюну. Глупцы, тратить на них драгоценность! Хотя, может, и надо было… особенно этому мерзкому помощнику – змеиный хвост!
Женщина тяжело вздохнула.
– Ладно, сама виновата, попалась. Надо признать, судилище в наше время превосходное. Инквизиторы не сродни прежним. Работают слаженно, четко: темница, дыбы, суд, костер. Досадно, что нет прошлого колорита и пышности. Помню, было время: суд над ведьмой – событие, сюжет для первых полос. Ах, сколько было внимания! Отыскала однажды газетенку, а там картинка: я на виселице, платье развевается, волосы ветер треплет – красивая, юная! Как же я себе понравилась… прелестница!
Десять часов назад двадцатичетырехлетней женщине, назвавшей себя Анаис, был вынесен приговор, обвинявший её в колдовстве, ведьмачестве и связи с дьяволом.
На следствии мадам умолчала о своей фамилии, упомянув о том, что к делу её происхождение не имеет никакого отношения. Скажи она инквизитору свое полное имя, это бы её не спасло, хотя и не усугубило бы положения, ведь суровее приговора, чем тот, каким её наградили, не было.
Скрытность в начале сменилась необъяснимой откровенностью на суде, где обвиняемая сказала намного больше, чем ей следовало. Искренность обернулась неожиданностью: всё пошло совершенно не так, как того ожидала пленница, и могло окончиться для нее большим наказанием, чем инквизиторская расправа.
На последнем заседании, когда обвиняемой дали слово, Анаис сделала заявление, которое чуть было не перечеркнуло всю её последующую жизнь. Хотя, если бы не эта ошибка, мы бы не узнали о том, что Сатана ожесточенной борьбы с Всевышним не ведет, а лишь исполняет свою миссию.
Анаис Бафомет свою причастность к ведьмачеству отрицала, называла себя знахаркой, вины за собой не признавала, а к предъявленному обвинению отнеслась с удивительным спокойствием, изложив Инквизиции свою версию произошедшего между ней и графом Маро в связи с отравлением его жены. Суд её объяснений не принял и с делом не соотнес.
Анаис продержали в Бонбек три месяца, раз в неделю устраивая пыточные дни. Приложив все усилия и самые изощренные истязания, тюремщики так и не смогли добиться от пленницы ответа, представляющего хоть какую-то ценность для следствия.
По истечении лета мадам созналась в содеянном, как того от нее и требовали, но сделала это с видом скучающего человека, которому надоели бессмысленные шатания в кандалах по бесконечным коридорам Консьержери и пыхтение