Слива любви. София Осман
вам!
Мой отец – великий и мудрый правитель! Зная злобу и жестокость мирян, он не мог отпустить к ним свою дочь без помощи. Он-то знает о вас достаточно и понимает, на что вы способны, ведь все вы – его послушники. Вам бы научиться любить, прощать, сострадать и окончить его школу, но вы вместо этого продолжаете ненавидеть и убивать… бездари и лентяи… ну да не про это речь…
Перед тем как проститься со мной, мой отец пожелал каждому, кто причинит мне вред, страшной кары. Среди вас нет женщин, потому я поведаю о мужчине, который посмеет меня охаять или наказать. Сперва я удивилась отцовскому добродушию, но тогда я еще не знала людей; сейчас я преклоняюсь перед его мудростью.
Вы получили мое признание и теперь отправите меня на костер. Вы должны знать его слова и то, что вскоре коснется каждого из вас.
«Тому, кто замахнется на дочь мою, возденет на нее руку или кинет проклятие в спину, – воздастся за подлость. Лишится он своей главной ценности – знака человеческого, сути хозяина. Сделается похожим на мать свою и жену. Нападет на него немощь – бесчувствие паха. Ласки тому покажутся противнее склизкой жабы, а чресла пропадут. Не дотянется он до утробы и не оставит в ней следа своего, а затем и силы у него иссякнут, как и всякая надежда на перемены».
Сказав это, Анаис победно запрокинула голову, оголив израненную шею.
– Заткнуть рот мерзавке, – закричал старший судья, – увести её! Суд удаляется для вынесения приговора!
Сквозняк заполнил камеру запахом ладана и жженого свечного сала. Было слышно, как за дверью лязгают тяжелые ключи и царапают стены засовы.
– Бесконечная ночь, – вздохнула ведьма. – Быстрее бы утро. Священник уже подбирается… в прошлый раз бился-бился, бедолага.
«Покайся, дочь моя, – пробасила Анаис, – услышав раскаяние, смилостивится Господь, простит прегрешения твои.
Омой ноги Его слезами и оботри своими волосами. Всех Господь примет, любому даст утешенье. Поклонись великому отроку Божьему – обретешь тихую любовь и радость…» – «Что надо-то, падре? Мне бы понять, что вы от меня ждете… У вас сплошные фигуры да образы – никакой ясности.» —
«Покайся, сознайся в содеянном, да попроси у Бога милости и великодушия.» —
«А потом-то что?» —
«Отворит Господь райские ворота для вечного жития!»
Бедняга пересказывал мне Святое Писание. Трактовал Божье слово на трех языках. Старательный! Очень меня поразил. Никогда еще я не встречала таких неугомонных служителей. Все ко мне свысока, с недоверием, а этот… как будто с душой. Надо бы рассказать отцу, что и у Бога есть хорошие ученики.
Анаис перевернулась на спину, натянула на ноги юбку и, подложив под голову руки, продолжила бубнить:
– Мда, вечное житие в раю… Не представляю, чем там заниматься? Играть на арфе? Штопать ангельские крылья? Варить райские яблоки в чане с розовыми облачками и золотым дождиком? Ну только, пожалуй, что так, – хмыкнула Анаис. – Может, повесить объявление? – женщина улыбнулась. – Напишу-ка