Клан двурогих. Сергей Шведов
смехом:
– Не пугайся, благородный Гаук, речь идет не о моей свадьбе. Мы обвенчаем Кеннета и Кристин, а потом Кеннет усыновит Бьерна.
Отранский тупо уставился на Рекина:
– Кеннет совсем мальчишка, ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. Да и зачем все это нужно, о свадьбах ли нам сейчас думать?
– Если не подумаем сейчас, то потом будет уже поздно. Этим браком мы объединим все земли Лэнда. И сможем короновать Кеннета одной короной. С гуярами предстоит долгая борьба, в которой Лэнд должен выступить единым фронтом.
– Не знаю, – покачал головой Отранский, – по-моему, это уже не имеет никакого значения.
Лаудсвильский помрачнел и съежился, его иссохшее за последние месяцы тело почти утонуло в массивном глубоком кресле.
– Все может быть, Гаук, – сказал он глухо, – но пока у меня есть хоть капля надежды, я буду бороться. Для начала мы отправим посольство к гуярам.
– А они согласятся вести с нами переговоры?
– Другого выхода у нас все равно нет. Бес Ожский прав: война нас погубит.
– Поедем сдаваться?
– Не сразу, Гаук. Для начала попробуем поторговаться.
Глава 2
Свадьба
Нельзя сказать, что благородная Сигрид с ликованием восприняла предложение Лаудсвильского. В течение нескольких весьма неприятных минут Рекин имел возможность наблюдать прежнюю нордлэндскую королеву. Впрочем, запал у Сигрид быстро пропал. Она была нездорова, и владетель от души пожалел ее.
– Кеннет еще ребенок, – сказала она почти жалобно.
– Ему скоро будет пятнадцать, – не согласился Рекин.
– Мы изуродуем ему жизнь.
– Сигрид, – владетель старался говорить как можно мягче, – ты же знаешь, как я люблю Кеннета, но у нас нет выхода.
– Бес Ожский не согласится. – Она цеплялась за этого человека, как утопающий за соломинку, и уже в который раз он ее подводил.
– Я разговаривал с владетелем Ожским, он согласен с моими доводами.
Лицо Сигрид пошло красными пятнами:
– Этот человек смеет распоряжаться судьбой моего сына? Кто дал ему право? Как ты посмел его спрашивать, Рекин?
Лаудсвильский вздохнул:
– Я опрашивал всех владетелей, в том числе и его.
Сигрид вдруг заплакала:
– Я не хочу, слышишь, не хочу. Оставьте мне хотя бы Кеннета.
Рекин покачнулся и сел, морщась от боли в истрепанном сердце. Сигрид даже головы не повернула в его сторону.
– Я уже стар, Сигрид, – глухо проговорил Лаудсвильский, – мне осталось жить считанные недели. И тогда я оставлю в покое и тебя, и твоего сына. Боюсь только, что его не оставят в покое другие. Короля не спрячешь за юбками. Многие будут использовать этих детей в своих интересах. Они уже соединены невидимыми нитями – это судьба.
Кеннет выслушал Рекина Лаудсвильского молча, не перебивая. Надо полагать, мальчишка, много переживший за эти месяцы, повзрослел до срока. Темные брови сошлись у переносицы – привычка, которую он то ли перенял, то ли унаследовал от Беса Ожского.
– Это