Две жизни. Банковский роман. Ксения Журбина
чувствовала ту радость, которую он испытывал при ее появлении. Мягкая добрая улыбка, сказанное едва слышно и как будто невзначай ласковое слово, непонятно откуда взявшаяся маленькая шоколадка или конфета, неожиданное предложение вместе посмотреть их самые первые совместные фотографии, на которых отпечатался тот самый момент «удара током».
Со временем Инна стала замечать, что Антон присматривается к ней и даже находит повод хотя бы на минуту остаться наедине. Казалось, он начинает верить, что перед ним женщина, которая не лжет, не хитрит, не собирается притворяться, что ею движет не сиюминутное желание развлечься и разнообразить надоевшую семейную жизнь. Похоже, он стал воспринимать ее чувства всерьез, но инициативы так и не проявлял. Она по-прежнему не могла бы никому объяснить, в том числе и себе, какие чувства Антон испытывает к ней.
Он оказывался рядом, когда ей действительно была нужна помощь, к примеру надо было разобраться с первым в ее жизни компьютером, который только что у нее появился. Он прислушивается к ее мнению, когда в СНИЦ обсуждали очередные отчеты. Он был рад, когда найдя какой-никакой предлог, она звонила ему с городского телефона-автомата, и они оба молчали, понимая, что сейчас слова ни к чему.
Антон был из тех мужчин, которым стыдно плакаться в жилетку, жалуясь на мужа и неудавшуюся семейную жизнь. Да он и не стал бы слушать. Его было невозможно разжалобить. Но если без всяких эмоций она рассказывала о проблеме, он вникал в мельчайшие детали и делал все, что мог.
Он интересовался успехами ее дочери, расспрашивал о здоровье родителей, о повседневных заботах, потекших кранах и планах на субботу и воскресенье. Вел себя дружески, никогда не проявлял нежности, не прикасался к ней, не обнимал, не чмокал дежурно в щечку и уж тем более не говорил о любви, и даже никогда не произносил это слово. Он не переступал установленный им самим порог.
В отличие от многих других окружавших ее прежде мужчин, Антон не мог позволить себе по-русски напиться и «расслабиться», а после сделать вид, что ничего особенного не произошло. Это было трудно предположить, но даже если бы он мог спрятаться за «алкогольное оправдание», он не переступил бы черту, за которой, по его мнению, наступала его личная ответственность за женщину, с которой он был близок. Он оставался человеком чести. Завести легкую интрижку, а потом улизнуть, было не в его правилах. И мог ли такой мужчина всерьез думать о любовной связи с женщиной, у которой есть достойный муж и ребенок? Скорее всего, такие отношения он рассматривал как смертный грех.
Но зато он смог вообразить себя «на краю чужого гнезда»: давая понять, что постельные отношения невозможны, он проявлял готовность быть рядом, слушать, помогать, дружить. Он, видимо, надеялся, что возникшее между ними чувство скоро сойдет на нет или будет вытеснено его отношениями с другой женщиной.
Еще и еще раз восстанавливая в памяти его случайные взгляды, невзначай брошенные фразы, добродушные улыбки, попытки острить, Инна уже не сомневалась,