Банда потерпевших. Виталий Еремин
ну, вали отсюда, карга!
Хватает меня за локоть. Я бью его по руке.
– Ты как с женщиной обращаешься, нахал?!
Дудукин-Клайд начинает понимать, что тут какой-то подвох. Вглядывается в мое загримированное лицо. Хватает за волосы, стягивает с головы парик. И сгибается пополам от хохота. Прыскает себе под нос и завлитша. Одному Езопову не до смеха.
– А ну, давай на сцену!
Репетируем эпизод, когда Бонни и Клайд держат в руках револьверы, а их дружок Гамильтон фотографирует. Я должна шутя отобрать оружие у Клайда и наставить на него. А он должен сгрести меня в объятия и начать целовать.
Дудукин переходит все границы условности. Пытается тискать и целовать меня по-настоящему. Еще чего! Я вырываюсь.
– Стоп! – кричит Езопов. – Клавочка, пойми: Бонни по уши влюблена в Клайда. Из-за него она убежала из семьи, поставила на попа свою жизнь. А ты играешь такую жертвенную героиню с холодным носом.
С меня хватит. Режу Езопову правду-матку прямо в глаза:
– Герман Спиридоныч, я не понимаю, как могла Бонни полюбить такого урода. Он же педик, этот Клайд. Он со своим дружком по банде Гамильтоном спал. Как он вообще мог стать у американцев героем? Вы можете допустить, чтобы какой-то педик стал героем у нас, русских? Если честно, я не понимаю, зачем мы ставим эту пьесу. Кому она нужна? Что мы скажем этой пьесой зрителю?
Кажется, я задала Езопову слишком много вопросов. Он озадачено молчит. Наконец, спрашивает:
– Что у тебя, Павлова, в голове? Москва?
– Москва, Герман Спиридоныч.
Езопов брюзжит, зажигая новую сигарету:
– Вот так, учишь, вкладываешь в них, а они чуть оперились и – в Москву! Как ты не понимаешь, что Бонни влюбилась не столько в Клайда, сколько в тот образ жизни, который он вел. Это в ней самой сидело! И в тебе, возможно, сидит. Что мы знаем о самих себе?! Да, и Клайд и все его сообщники буквально нафаршированы пороками. Но они-то сами совсем другого о себе мнения. Они считают себя героями, и это им удается. Это пьеса о том, как героями американцев стали преступники. А мы? Разве мы не переживаем сейчас такое же время?
Появляется Элька. Господи, как кстати! Бросается на шею Езопову:
– Если бы не вы…
Знает, хитрюга, что сказать.
Езопов цветет. Элька достает из сумки коньяк. Идёт гудёж.
Дудукин видит, что я малость приуныла, шепчет на ухо:
– Клавуль, я понимаю, у тебя с Москвой всё в бабки упирается. Знаешь, можно хорошо заработать. Очень хорошо, уверяю тебя. Года на три хватит безбедной жизни.
Я примерно догадываюсь, на что он намекает.
– Клавуль, короче, нужно только сделать так, чтобы шестой том пропал, исчез, сгинул.
Пытаюсь перевести разговор в шутку:
– Дудукин, ты оборотень. Тюрьма по тебе плачет.
– Ладно тебе, тюрьма… – кривится Дудукин. – Тюрьма по всем плачет. Может, к примеру, шестой том у тебя из рук выпасть, когда ты по коридору идешь? Чего тебе стоит споткнуться?
Мне нужно было сразу и очень членораздельно послать Дудукина куда подальше. А я только головой покачала.