Апокалипсис всегда. Никита Денисович Немцев
смотреть фракталы, но поезд встал – (двери резко расхлопнулись) – и он передумал:
– Это получается что-то типа тюрьмы, да?
(– Не совсем. Пишу тебя я, – но свободу воли оставляю тебе.)
– Прям ваще?
(– Прям ваще.)
Будимир глянул в узенькую бездну между вагоном и перроном:
– И под колёса голову сунуть могу?
Двери захлопнулись.
(– И это тоже. Но я бы не советовал: читатель не обрадуется, если всё так быстро кончится. Мы и так здорово рискуем, обнажая всю лавочку…)
– Так там и читатель ещё есть? С-с-с-сука!
(– …А если роман не получится, то мне придётся его заново начинать, опять подкидывать тебе намёки, ждать, когда ты поймёшь и опять являться, смиренно надеясь, что в этот-то раз ты согласишься на содействие.)
– Заново?.. А это уже не первая инкарнация, так?
(– Да, третья.)
Медленно – Будимир осел на грязный пол.
(– И именно поэтому я рекомендую тебе не кочевряжиться, а дальше следовать по сюжету и поскорее найти этих иконоборцев. Это в твоих же интересах, Будимир.)
– Ты сказал иконоборцев, а не иконокрадов!
(– Называется – захотел помочь… Слушай – как минимум, тебя Сид ждёт. Так что хорош валяться, – встал и погнал.)
– Но это нечестно!..
Когда Будимир поднялся, за окном уже подплывал Балтийский вокзал с синими ёлочками, – но Будимир не чувствовал, что хоть откуда-то возвращался.
ШЧ
И вновь пошла передо мной по-буднич-
ному щеголять жизнь.
М.А. Булгаков. Похождения Чичикова
Турникет (сам) услужливо распахнулся перед носом: недоверчиво, Будимир прошёл его и нырнул в павильон: он бешено смотрел по сторонам и, впиваясь в любой предмет, движение, лицо (как бы допоявлявшееся в воздухе), приходил к выводу, что всё это существует только для того, чтобы чётче обозначить его – Будимира – контур.
Толкнув тяжёлую дверь, он свалился по ступенькам и увидел: махая, с клетчатой сумкой на плече, к нему движется негр в феске. Будимир зажмурился и продолжил идти наугад (негр обиделся и бросил существовать) – наискосок пересёк парк, дорогу, открыл глаза и зашагал по почти пропадавшему мосту через Обводный.
Лермонтовский проспект был жёлтый-жёлтый (насморканно жёлтый). По левой стороне были другие цвета и – ещё более жёлтые прохожие: они старушели и детствовали – как-то загинались в ракушку, но тут же разгинались (как бы: ать! – или нет?). Не сводя глаз с этого безобразия, Будимир впечатался в фонарный столб (и узнал, что штамп «искры из глаз» не такой уж надуманный). Пока тёр шишку – заметил: жёлтой краской по асфальту:
ПУСТОТА – ЭТО ФОРМА
ФОРМА – ЭТО ПУСТОТА
Потёр лоб озадаченно. Двинулся дальше.
Свинцовое небо безразлично смотрело и не оставляло надежды даже на плевочек, на шее чудился очень жаркий и очень колючий шарф (тоже жёлтый). Будимир свернул направо – стало ещё желтее.
(–