Пристав Дерябин. Пушки выдвигают. Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
посмотрел на него внимательно и сказал:
– Этому поверить можно.
– И поверьте, – отозвался Дерябин, – и давайте еще по одной.
– Нет уж, меня увольте.
– Не зарекайтесь! Узнайте сначала, за что выпьем… За исполнение моей давнишней… как бы это сказать… только ни «мечты», ни «фантазии» сюда не подходит: – жениться на графине!
– Гм… Графини, конечно, всякие бывают, – криво усмехнувшись, заметил Кашнев. – Бывают молодые, красивые, богатые, а бывают ведь и так себе, ни то, ни се: и не молоды, и не красивы, и не богаты…
– Нет-нет! – удержал его за руку Дерябин. – От второго варианта меня избавьте, – только первый, как вы вполне точно указали: молода чтоб, красива чтоб, богата чтоб!
– И чтобы непременно графиня?
– На меньшем не помирюсь!
– И достигнете цели?
– И непременно достигну!
– Ну что ж… Желаю успеха!
– Вот! Желаете?.. Верно! За это и выпьем!
Кашнев невольно взялся за свою новую рюмку и чокнулся и, только выпив через силу и закусив сардинкой, спросил:
– Не понял я все-таки, почему же именно на графине?
– А почему бы графине не выйти за меня замуж, если в руках моих будет большая власть? – расстановисто спросил в свою очередь Дерябин. – Если она, допустим, лет уже тридцати – тридцати двух, притом же, скажем, вдова, и дела по имению у нее запущены, и нуждается она вообще в человеке, на которого могла бы опереться, – а на меня-то уж можно, я думаю, опереться! – то почему же нет?
– Все это я в состоянии понять: и вдову, и запущенное имение, и чтобы опереться, только вот «графиню» не совсем понимаю!
– Как же так этого не понять? Вот тебе раз!.. А потомство?.. По моей мужской линии – потомственные дворяне, а по женской, по ее линии, – графини… Что?
– А-а, – понятливо протянул Кашнев. – Значит, вы рассчитываете на большое потомство…
– Именно, да! В этом и есть весь смысл жены графини… Этим род мой будет введен в знать, а где знать, там власть!.. А где власть, там и все блага жизни!.. И если я говорю с вами об этом вот теперь, это потому, как объяснял уже, что город для меня новый, и вы оказались единственным здесь, – поймите, – единствен-ным, кто меня знает не со вчерашнего дня!..
– А что же, собственно, мог я о вас узнать тогда, девять лет назад, и за один только вечер?
– Узнали, что я шел, а теперь видите, что иду к своей цели!
От идущего к своей цели пристава Дерябина Кашнев ушел поздно, а, придя домой, этим поздним возвращением очень обеспокоил Неонилу Лаврентьевну.
Весь следующий день Кашнев как бы вел в себе самом упорную борьбу с нахлынувшим на него вновь, как девять лет назад, приставом Дерябиным. Но если тогда он был только ошеломлен им, то теперь к ошеломленности прибавилось еще что-то, похожее на испуг.
Он не хотел называть этого ощущения испугом: даже перед самим собой он пытался казаться и опытнее, и тверже, и дальновиднее, чем был; однако то, что открыто ему было так, походя, между прочим, этим глыбоподобным приставом, – не какая-то