Геном неизбежности. Анатолий Заюков

      Набожный – лбом до пола,

      не расшибить бы пол.

      Был я когда-то весёлым —

      с водкой дружил мой стол.

      Некто меня презирали.

      Некто любили до слёз:

      ночью на стук открывали,

      страсть принимая всерьёз.

      Жёны чужие и девы —

      где вы, мой в прошлом гарем?

      Род от Адама и Евы

      вёл свой отсчёт от дилемм.

      В рюмку гляжу в ресторанах.

      Дома – в гранёный стакан.

      И, как цветок, расцвёл рано,

      в женский ловился капкан.

      В той же я чёрной рубахе.

      Те же мозги набекрень

      и голова, как на плахе,

      словно в последний мой день.

      Пью за себя и Россию.

      Тайно от многих молюсь.

      Сколько святых не проси я,

      но за себя я страшусь.

      Васильки в мою душу глядят

      в моём с виду нехитром саду.

      И колышет мне душу их взгляд.

      От их глаз я порой, как в бреду.

      Вспоминаю, как я их дарил

      с голубыми глазами блондинке.

      О, как я синеву их любил!

      А теперь вижу их в паутинках.

      И сейчас их, как прежде, люблю.

      Но целую прохладные губы.

      Да и сук под собой не рублю,

      я – с углами, как прежде, и грубый.

      Всё вокруг: васильки, васильки!

      Синевой ошарашен я с детства —

      в синем небе и в глуби реки.

      И куда мне от глаз женских деться?!

      Всё пройдёт и уйдёт навсегда.

      Кто положит вас мне на могилу,

      васильки? Вы не только беда,

      вы и то, что душа говорила.

      Ради жизни мир живёт,

      но куда нас тьма несёт?

      Мы у Бога на ладони,

      ну а вдруг он нас уронит —

      кто нам скажет наперёд?

      Ждём из космоса мы вести,

      создан он не ради мести

      от останков звёзд его дождём.

      Ну а вдруг планета треснет,

      и душа в нас не воскреснет —

      и тогда чего сидим и ждём?!

      Белые шторы, как снег, я раздвинул:

      та же метель за окном.

      Белую в бронзе свечу, ей по чину,

      я озаряю венцом.

      Ставлю на стол из буфета графинчик

      с белым французским вином.

      Кто-то мне душу волнует: я взвинчен.

      Бьётся метель за окном.

      Кажется, плачет, как женщина, скрипка.

      Может я в этом и прав.

      Помню глаза её, помню улыбку

      и, как метель, её нрав.

      Вспомнились Пушкин, Есенин и Тютчев.

      Чья-то кибитка вдали.

      Я благодарен природе за случай —

      пусть и цветы отцвели.

      В платье венчальном свеча догорает,

      слёзы роняет слегка.

      «Может, она? – и душа замирает. —

      Где