Геном неизбежности. Анатолий Заюков
журавли, проделав круг,
перекликаются ли, плачут?
Сомкнув себя, в стрелу сошлись,
им тетива всё то ж болото,
и тянет небо вновь их ввысь.
И мне с печи на юг охота.
Я празднику зело такому рад
Не до купания в снегу, стать снегирём.
Не до парений, так, что скручивает уши.
Но всё-таки по рюмочке махнём
с той, с кем живу и в бедах душа в душу.
От веника берёзы аромат.
А на столе сплошные объедения.
Я празднику зело такому рад,
в котором нет и толики сомнения.
А позже разожжём ещё камин.
Глядим, как снег летит в оконной раме.
И счастье это мы в горсти храним —
не растерять его в житейском хламе.
К земным благам не зарастёт тропа,
к чему стремимся, эту жизнь отметить.
Но и к таким благам судьба слепа,
и этого не трудно не заметить.
И до утра сижу, пишу свой труд,
не зная, мне во что он обернётся.
Когда душа и чувства позовут,
смеётся тот, кто искренне смеётся.
Чтоб душа воспринимала
Моим телом овладела
леденящая прохлада.
Я вдыхаю то и дело
чистый воздух вместо смрада.
На дворе октябрь месяц.
В небе кружатся снежинки.
Всем шепчу: «Христос воскресе».
Жить бы так вот: по старинке.
Чтоб душа воспринимала
ко всему, как прежде, близость.
Чтобы сердце вновь стучало.
Весь я холодом пронизан.
Хорошо бы вновь вернуться
к тем отеческим истокам.
А когда все связи рвутся —
это дико и жестоко.
Нищему не до богатства,
олигарху не до нищих.
О, развенчанное братство,
ты не братство – царство лишних.
Если холод, то, как в детстве:
сопричастность в этой жизни.
В холод хорошо одеться,
в остальном – дела Отчизны.
Мелизмы любви
Я с детства знал прихоти женщин:
их козыри – бёдра и ноги.
И с ними я, пыл свой уменьшив,
сходился в желаниях многих.
Летали в тумане и дрожи,
забыв обо всём и бесстыдстве,
две белые птицы над ложем —
и стоило ради родиться.
Мне грезится роза в тумане.
Взасос поцелуи и страсти.
Не мыслит никто об обмане.
И быть с такой женщиной – счастье!..
Готовы сгореть от желаний
до самого-самого пепла.
Мне грезится роза в тумане.
И, кажется, время ослепло.
Я, как вензель в седой оправе
Гимнастёрку носил нараспашку
и мундир мой не знал петли.
Что сказать о моих рубашках:
в них я цвёл, и они цвели.
До чего же люблю я свободу
и