Невеста с аукциона. Шарлиз Шелдон
мерил мне давление. Предплечье сильно сдавило ремнем тонометра, и мое тело инстинктивно отшатнулось.
– Тише, тише, – заговорил кто-то, – Я всего лишь врач и осматриваю тебя.
Над кроватью склонился симпатичный мужчина в очках, а за его спиной маячил бледный Амиров.
– Ничего страшного, – успокоил нас врач, – У ребенка всего лишь сильный стресс и нервное истощение, которые вызвали такой длительный обморок.
– У ребенка? – удивленно переспросил Генрих.
– Ээм, а сколько девушке лет? – растерялся врач, – На вид не больше пятнадцати.
– Восемнадцать, – прохрипела я, чувствуя, как горло саднит. Наверное, сорвала голос, пока кричала и отбивалась.
– Прошу меня извинить, – мило улыбнулся мужчина, – Вы очень молодо выглядите, вот я и ошибся.
– Док, ты давай по делу, – рассердился Амиров, – Как ее лечить?
– Девушке сейчас нужен хороший сон, обильное питание, фрукты и отсутствие всяких стрессов. А дальше молодой организм сам справится.
– Может, какие-нибудь успокоительные выпишешь? – надавил на него женишок.
– Если вы настаиваете, Генрих Эдельбертович, то без проблем, – он легко пожал плечами, написал рецепт на бумажке и стал собирать свой кофр.
Врача вскоре выпроводили, а ко мне в комнату вернулся Амиров. Он помялся на пороге, но уверенно прошел до кровати и сел на кресло рядом.
Я из принципа отвернулась от него, уставившись на золотой орнамент стен.
– Как тебе твоя комната? – заговорил он.
– Безвкусица.
Ни капли не соврала. Каждая деталь интерьера либо кричала о баснословной стоимости, либо была золотого цвета.
– Не большая, чем твой бывший наряд, – улыбнулся он, – Жаль, я думал тебе понравится. Если захочешь чуть позже можешь пройтись и выбрать спальню себе по вкусу.
Мой взгляд метнулся на собственное тело и я запаниковала. На мне была милая пижамка из шортиков и короткой маечки. Руки потянулись к лицу и волосам. Кто-то потрудился все смыть и привести меня в божески вид.
– Не переживай, переодевала тебя твоя горничная. И ты уж извини, Катюша, но твой боевой раскрас индейцев она смыла, – усмехнулся он, – Без косметики гораздо лучше. Док прав, действительно не дашь больше пятнадцати лет.
– Не боитесь, что посадят за растление малолетних? – резко бросила я.
– Формально ты совершеннолетняя, а тюрьмы я не боюсь. Жизнь есть везде. Другое дело, что мне уже здоровье не позволит наслаждаться блатной романтикой.
– Отлично, вы еще и бывший зэк, – не подумав, ляпнула.
– Катюша, следи за язычком своим. Чтобы больше я такого от тебя не слышал.
На этом наш разговор застопорился и Генрих Эдельбертович еще немного посидел рядом со мной, потом оставил одну. Я встала, легко пошатываясь, и добрела до балкона. Распахнула тяжелые створки и босиком вышла на непокрытую крышей лоджию. Ледяной холод от плитки, промозглый мартовский ветер пробуждали, приводили в себя, давая