Я родом из страны Советов. Иван Георгиевич Кулаков
коридора»
Когда меня совсем уже вывели из тюрьмы, то принесли ведро полное супа – сплошная требуха вареная, да так много. Я тогда еще подумал: «Вот как они сами жрут, собаки, а заключенным не дают ничего…». Дали мне блюдо, один налил мне черпак – мол, хватит – нет?.. Ну если не хватит, еще попросишь. Я это скорее съел – давай еще! Налили мне еще – я опять съел. Там уж говорят, хватит, а то заворот кишок будет.
Так меня выпустили. А тюрьма та была примерно в двух километрах от города Кашина, и стояла отдельно в поле, как какой-то замок – единственное здание, огороженное большим забором. Я пошел в город. А куда там идти-то? Решил пойти в военкомат – завтра же есть что-то надо, спать где-то. Пришел туда, говорю, так-то и так-то, показал документы.
Там посовещались, а потом и говорят мне: «Приходи к нам через три дня. Сейчас никаких мероприятий нет»… Ну а как же я три дня жить-то буду?.. Тогда они мне посоветовали пальто продать, и я пошел на рынок. Рынок там самый настоящий деревенский – длинный-длинный в два ряда. И продают там тоже все деревенское – хлеб, сало… Я туда и пришел пальто продавать. А еще раньше, чтобы у меня пальто не стянули, я на него много-много заплаток нашил… Стою я с ним на рынке, говорю, мол, купите у меня пальто… Все посмотрят – а там заплатки одни, ну никто и не покупает. Я тогда сообразил это и оторвал эти заплатки, тогда уже люди интересоваться стали. Ну а мне как продавать? Я и говорю, мол, надо три дня прожить… Вообще денег я много запросил, но это была реальная цена. И одна женщина говорит, давай, мол, я дам тебе столько-то денег, а ты три дня у меня проживешь. Так мы и договорились.
В тот же день пальто я женщине оставил, а сам с деньгами пошел на рынок. И все начал есть, есть – еле-еле остановился, сообразил, что я могу заворот кишок получить – как мой товарищ из тюрьмы. А потом пришел к той женщине домой, там еще поужинал, и прямо стало распирать – все болит. Воду пью, а все равно кишки болят. Ничего не могу делать. И все время есть хочется. Тут женщина та стала на меня ругаться, кричать: «Нельзя тебе больше!», а я все воду пью, а этого тоже нельзя. Не знаю, как я это перенес.
На следующий день она меня урезонила. Помню, что молоко тогда пил вместо воды. Осмотрел я Кашин – город маленький, красивый, весь зеленый-зеленый, и там совсем не похоже, что война идет – все мирно, телеги едут, лошади ходят. Единственное, что бросалось в глаза, – это что народу мало: мужчин всех в армию забрали, а женщины, наверно, работают на полях или еще где.
Спустя три дня, как и полагается, я пришел в военкомат, а там мне и говорят: «Слушай-ка, надо подождать еще день-другой». А у меня уже вся договоренность с той женщиной закончилась. Что же делать-то?.. Я обратно к ней пришел. А наши женщины, русские, замечательные – она мне и говорит: «Ну что ж, Вань, давай оставайся». Мне так было неудобно, но делать нечего… Так я у нее еще два дня жил, а потом снова в военкомат пошел, и тогда уже меня по-настоящему забрали в армию.
Я стал солдатом, и мне полагалось довольствие. Нас обули, одели во все старое-старое, зато выстиранное,