Надежда и отчаяние. Егор Букин
придется тратить свои нервы на меня. Я ухожу, мама. Я скопил небольшую сумму, снял себе квартиру и более тебя не потревожу. – Я махнул рукой. – Прощай.
Не дожидаясь ответа, я направился к выходу. Кажется, она что-то говорила вслед, но я уже совсем ничего не слышал.
Я прошел мимо остановки и поплелся дальше.
Не знаю почему, но мне не стало весело. Даже какая-то тоска вдруг накатила. Уже на улице мне в голову начали лезть более подходящие, более мягкие для этой ситуации слова и они, конечно же, были в сотню раз лучше сказанных мной.
Через несколько часов я наконец оказался в своей собственной квартире! В квартире, где мне больше никто не помешает! От осознания этого вернулось слегка приподнятое настроение. Разложив все вещи, я начал думать, как заработать денег. Институтской стипендии в две с половиной тысячи рублей дай Бог чтоб хватило на еду. И это она еще социальная по потере кормильца. А ведь я еще хотел купить какие-то курсы по философии, записаться в автошколу, купить какие-нибудь книги, записаться на курс по созданию музыки (я всегда любил ее), да купить нормальных сигарет в конце концов!
Я открыл окно, что было прямо напротив стола, и вдохнул свежий дневной воздух февраля. Впереди и по сторонам раскинулись темно-серые плоские крыши домов, а еще дальше торчали золотые маковки церкви. На календаре была отмечена суббота, и потому-то откуда-то снизу уже доносились вопли пьяниц. «А не сходить ли и мне куда-нибудь?» – пронеслось в моей голове. Алкоголь я, конечно, ненавидел лютой ненавистью, но вот поесть никогда не помешает. Открыв приложение «Сбербанк», я быстро передумал идти в кафе и предпочел сходить просто в пекарню. Закрыл окно, и пошел.
Я купил курник за шестьдесят рублей и вышел. На улице было холодно, но домой идти не хотелось, так что я присел на лавку рядом с подъездом. Начал есть и смотреть на дорогу, где в разных направлениях проносились машины и ходили люди. Но я почему-то не слышал ни шуршания пакета перед самым носом, ни обрывков разговоров, ни даже гула машин. Я точно забылся; погрузившись в мысли, я даже не моргал. Я старался ни на кого не смотреть, однако через минуту услышал низкий скрипучий голос, отчего чуть ли не подскочил:
– Молодой человек, можно подсесть? Хочу обратиться к вам с интересной беседой.
Я поднял глаза. Скрип доносился справа, где стоял худющий мужчина лет шестидесяти. Мне почему-то сразу подумалось, что кроме водки он ничего не употребляет, даже может быть не ест почти. Я быстро смекнул, что это какой-то пьяница, и что сейчас он будет выпрашивать мелочь. Знал бы он, что мне, может быть, мелочь нужна не меньше, чем ему.
– Да, конечно, – сказал я, стараясь намекнуть недовольной интонацией, что подсаживаться не надо. Но он все же сел.
Вблизи от него сильно пахло водкой; но манера была эффектной, кажется, он хотел поразить всех своим видом и достоинством. Присев, он взял мою руку тремя пальцами (мизинец и безымянный были намертво прижаты к ладони) и, сохраняя ее в своей, достаточно долго смотрел мне в лицо. Стало как-то не по себе;