Песнь о Трое. Колин Маккалоу
Аресуну в сторону, подошел к кадке с морской водой, поднял ее и опрокинул на пол.
– Убийства не будет, Фетида. Этот сын – мой.
– Убийство? Убийство? О, ты дурак! Я никого не убивала! Я богиня! Мои сыновья бессмертны!
Я схватил ее за плечи, а она сидела, согнувшись вперед, на родильном кресле.
– Твои сыновья мертвы, женщина! Им суждено навсегда остаться бездумными тенями, ибо ты отняла у них шанс совершить подвиги, которые заслужили бы им любовь и восхищение богов! У них не будет ни Елисейских полей, ни славы героев, ни места среди звезд. Ты не богиня! Ты смертная!
Ее ответом был резкий крик боли; спина ее выгнулась дугой, и руки вцепились в деревянные ручки кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Аресуна пришла в себя и закричала:
– Время пришло! Он вот-вот родится!
– Ты не получишь его, Пелей! – прорычала Фетида.
Она принялась изо всех сил смыкать ноги, вопреки инстинкту, который приказывал ей развести их в стороны.
– Я раздавлю ему голову! – продолжала рычать она, а потом вскрикнула, и еще, и еще. – О, отец мой! Отец мой Нерей! Он разрывает меня!
На лбу у нее вздулись багровые вены, по щекам катились слезы, но она продолжала пытаться сомкнуть ноги. Сходя с ума от боли, она напрягла всю свою волю и безжалостно свела их вместе, скрестила и закинула одну за другую, чтобы помешать им разойтись вновь.
Аресуна скорчилась на залитом водой полу, просунув голову под родильное кресло; я расслышал крик, а потом радостный смешок.
– Ай-ай! – провизжала она. – Пелей, это его ножка! Он выходит задом, это его ножка!
Она выползла из-под кресла, поднялась на ноги и развернула меня к себе с силой юноши, которой я не ожидал от ее дряхлых рук.
– Ты хочешь живого сына?
– Да, да!
– Тогда разомкни ей ноги, мой господин. Он выходит ножками, его голова цела.
Я опустился на пол, положил левую руку на колено Фетиды, которое было сверху, просунул правую под него, чтобы схватить второе колено, на котором лежала ее нога, и потянул руки в стороны. Ее кости угрожающе хрустнули; она вскинула голову и обрушила на меня едкий дождь плевков и проклятий, ее лицо – клянусь, я смотрел на нее, а она на меня, – сжалось и заострилось, приняв форму змеиной морды. Колени ее начали расходиться в стороны; я был слишком силен для нее. И если это не могло доказать ее смертность, то что тогда?
Аресуна нырнула мне под руки. Я закрыл глаза и продолжал тянуть. Раздался резкий, короткий звук, конвульсивный вдох, и внезапно комната наполнилась младенческим ором. Мои глаза раскрылись, и я недоверчиво уставился на Аресуну, на то, что она держала вниз головой у себя в руке: страшное, мокрое, скользкое существо, которое дергалось, извивалось и вопило так, что было слышно на небесах, – существо с пенисом и мошонкой, торчащими под плодной оболочкой. Сын! У меня живой сын!
Фетида сидела молча, с опустошенным, спокойным лицом. Но глаза ее были обращены