Пушкин и другие флотские. Морские рассказы. Виктор Красильников
с непредсказуемым партнёром. Пьяный ревнивец надменно приближал и, насладясь телесной властью, резко отталкивал. Следующей фигурой садистски вращал, как бы таская по полу. Унизительней не бывает. Взглянуть по-инженерному – кошмар из векторов разных сил и парусности.
Мартемьянов несколько непонятно успокоил:
– Мизинец! – и синим от холода и ветра шасть к рюмке. Тогда и другие рванули в тепло. Следом ибрагимовский тигровый рёв:
– Матросам прочь с бака!!!
Позабывший озноб, опять выскочили на палубу. Теперь верзила влёк на столкновение грудями. Несоразмерные штевни намерились облобызаться в засос. Пиковый момент! Ух! Наша дама, к счастью, очутилась за спиной нахала.
– Боцману потравить цепь на две смычки!
На польском статке проявилась жизнь. Там, очевидно, тоже же принялись орать. Толка лишь с того ни на единственный их злоты. Сплошной «пся крев и курва».
Страстный танец стальных бродяг приобретал угарно-блатной накал. Жгучей скрипкой сутенёрно подвывал им ветер. Эффектно нёсся по косой белый серпантин. Не менее помрачительно на аккордеоне белогорячечных чувств выдавала сама злодейка-судьба. Кого только присмотрела шикарно сгубить?
Снова разные силы, причудливо сложившись, обрекли на роковое влечение. Танцоры начали сближаться, всё убыстряясь. Поточней теперь правят штевни. Рваная часть минуты и… бесстыдный завалит, то есть потопит. Нет. Опять за кажущимися фалдами его кормы.
Дед Мартемьянов уже в машине. Так бы вцепился в ручку пуска «Бурмейстера». В распалённом его воображении «самый полный передний» на обрыв! Не пасовать ни за что! Пусть им (!) страшно будет. Почему раздражающе молчит телеграф? Одни профаны с идиотами на долбаных судоводов полагаются. Он не таковски. Мизинец отставил загнутым крючком. Мол, считаю. Не вздумай перебрать! Меж тем на мостике, взвинтив себя до предела, бился кэп. Крайности ему не подходили по шустрым домёкам. Раз так – звал и звал по связи портнадзор, портофлот. Выкрикивал настоящего обидчика, неведомо как именовавшегося. Сама новогодняя ночь заделалась вражьей глушилкой. Даже те, кому вменёно бдить, не откликались. Опаньки, прорвало! Выпивка кончилась? Ожили обе службы. На канале инфлота завопил испуганный пшек. Началась как бы вторая серия. Медленными старыми черепахами отвалили от портовых стенок буксиры. Поддатые команды плохо смекали, во что ввязываются. Вечно штрафным шурочкам[26] ни к чему не привыкать. Без базара – оно видней.
Дело изгадилось вовсе. Скованные значительно отдалились. Жёсткое танго не перестало клокотать страстями. Круг таскания дамы сместился к мелководью. Теперь совсем гляделось не по-варьетэшному. Порванные колготки и разбитые до крови коленки. «Валдай» затрясло на подводных камнях. Мартемьянов пытался считать удары. Пустое. Сплошная дробь. Оставалось отводить душу. «Судотопителей недоделанных развелось! Ни в п…, ни в красну армию! Так ещё поляцкие сверху кучи!» – пышущий негодованием дед запоходил на ополченца князя Пожарского. Без всяких киношных
Шурочками (фронтовой жаргон) – штрафные батальоны.