Не считая собаки. Конни Уиллис
под неусыпным тетушкиным оком ее шансы равны нулю.
Я посидел на скамье еще немного, размышляя над их будущим и над своим собственным, которое казалось куда более туманным. Следующий поезд только в двенадцать тридцать шесть – из Бирмингема. Мне ждать связного здесь? Или предполагалось добраться в Оксфорд и отыскать его там? Кажется, мистер Дануорти что-то говорил про конку. Но откуда здесь конка? «Связной», – отчетливо произнес голос мистера Дануорти.
Тут станционная дверь распахнулась, и на перрон со скоростью догонявшего поезд проводника вылетел молодой человек. Одет как я, в белый фланелевый костюм, и усы тоже кривоватые, а в руках канотье. Выскочив на платформу, он стремительно прошагал в дальний конец, явно кого-то ища.
Вот он мой связной! Не встретил меня, потому что задержался. Словно в подтверждение, он вытащил карманные часы и с завидной ловкостью щелкнул крышкой.
– Опоздал, – констатировал он, захлопывая «луковицу».
Если это связной, он сам себя как-то обозначит, или мне полагается шепнуть ему: «Кхм, я от Дануорти»? А может, я должен знать отзыв на какой-нибудь пароль? Он мне: «Мармозетка отчаливает в полночь», а я в ответ: «Воробей уже на елке»?
Пока я прикидывал, что лучше: «Луна заходит во вторник» или «Простите, вы, часом, не из будущего?» – он развернулся, скользнул по мне мимолетным взглядом, прошел на другой конец перрона и уставился на рельсы.
– Скажите, – обратился он ко мне, возвращаясь, – лондонский одиннадцатичасовой уже был?
– Да. Отошел пять минут назад.
«Отошел» – это правильно? Не анахронизм? Может, надо было сказать «отправился»?
Видимо, нет, поскольку молодой человек, пробормотав «так и знал», нахлобучил канотье и скрылся в здании станции.
Минуту спустя он появился снова.
– Скажите, вы не видели тут старых перечниц?
– Перечниц? – На меня повеяло барахолками.
– Парочку вдовушек – ну, у которых «путь земной сошел под сень сухих и желтых листьев»[2], согбенные, убеленные сединами, старость не радость – в таком духе. Должны были приехать лондонским поездом. В бомбазине и агатах, не иначе. – Он наконец заметил мое замешательство. – Две дамы в летах. Меня прислали их встретить. Не могли же они сами уехать? – Он растерянно повертел головой.
Наверняка подразумевались виденные мной две пассажирки, но молодой человек никак не годился в тетушкины братья, а к Мод не подходил эпитет «в летах».
– Обе пожилые? – уточнил я.
– Седая старина. Я их уже встречал как-то… в осеннем триместре. Не видели? Одна скорее всего в вязаном и в фишю. А другая – типичная старая дева: сухопарая, востроносая, идейный синий чулок. Амелия Блумер и Бетси Тротвуд.
Нет, точно не они. И имена другие, и мелькнувшие на миг чулки точно были не синие.
– Нет, – уверенно ответил я. – Не видел. Была молодая барышня и…
Он мотнул головой.
– Не мои. Мои абсолютно допотопные – если кто-то еще верит в Потоп. Интересно,