Зимний солдат. Дэниэл Мэйсон
заколотилось. Он как будто снова попал в университет, его вызывали отвечать перед курсом в лекционном зале. Но когда он стоял перед легендарными профессорами, он не трусил так, как здесь, перед медицинской сестрой. Он вспомнил старого итальянца, которого осматривал когда-то во время демонстрации практических навыков. Через неделю тому человеку просверлили череп, чтобы ослабить давление на мозг, вызванное опухолью. Даже тогда это казалось варварством. А сейчас он и подумать боялся об инструментах, которые использует Маргарета.
Он встал на колени возле солдата. Изможденное лицо, на щеках жидкая поросль. Дыхание тихое, поверхностное. Повязка вокруг головы пожелтела, будто пропитанная яичным желтком.
Долгое время Люциуш просто смотрел на пациента, замерев, понимая, что он не просто не знает, что делать, но может навредить еще больше.
– Вы можете его осмотреть, доктор.
Он не шелохнулся.
– Пан доктор лейтенант?
Он пытался припомнить, как производят простейший неврологический осмотр. Вызвал в памяти страницы учебника, но порядок действий ускользал от него. Исследование ориентации в пространстве, потом черепные нервы, потом мышечный тонус…
Рядом с ним Маргарета тихо сказала:
– Сокефалви обычно проверял глаза.
Радуясь, что в полумраке не видно, как он покраснел, Люциуш наклонился ближе к больному и попросил его открыть глаза. Ответа не последовало. Люциуш снова замер.
– Когда я говорила «осмотреть», я имела в виду, что вы можете его трогать, доктор. – Теперь в голосе ее появилась новая нотка, беспокойство с оттенком раздражения или нетерпения. – Возможно, в Вене врачи более осторожны. Но здесь, если уж мы собираемся просверлить ему дырку в голове, то не боимся поднять ему веки. Если только пан доктор лейтенант не привык к другому методу осмотра?
– Нет-нет, – смущенно сказал Люциуш.
Он осторожно раздвинул веки больного большим и указательным пальцами. Маргарета протянула ему свечу раньше, чем он успел попросить ее об этом. Люциушу хотелось огрызнуться, сказать ей, что он прекрасно знает о зрачковом рефлексе. Опухоль мозга заставляет опуститься мозговой ствол, и он начинает давить на третий глазодвигательный нерв, нити которого контролируют сокращение зрачка. Он читал об этом, видел, когда препарировал трупы людей и свиней. Он поводил свечой туда-сюда и сказал как можно официальнее:
– Кажется, nervus oculomotorius не поврежден.
Она не ответила.
– Кажется, nervus oculomotorius не поврежден, – повторил он. – Это опровергает гипотезу об образовании опухоли.
– Да, пан доктор, – с сомнением в голосе ответила Маргарета. – Окуломоториус. Прелесть что за слово. Так как, сверлим или ждем?
Холодный ветер просвистел в залатанной пробоине крыши. В воздухе закружились сверкающие снежинки.
Она наклонилась к нему и прошептала так, чтобы другие не услышали:
– Доктор, Сокефалви бы подождал.
Он молча кивнул в знак согласия. Больной судорожно вздохнул,