Невинная для грешника. Лина Манило
во всём этом больничном протоколе, но вдруг вспоминаю, что когда мне вырезали в десять лет аппендицит, ко мне пускали не только родителей, но и школьных друзей и даже нашу соседку тётю Лизу.
Наверное, так можно? Надо будет с врачом побеседовать.
На все эти размышления уходит всего несколько мгновений, за которые я успеваю поставить пакет с провизией на тумбочку рядом с койкой, пододвинуть стул и присесть рядом с мамой.
– Иванна, поправляйся и ни о чём не переживай. Не чужие люди, – Орлова наклоняется, обдавая меня тонким ароматом парфюма, касается маминого плеча, кивает мне и отходит.
Но всё это неважно.
Беру руку мамы в свою, глажу запястье, сплетаю наши пальцы и просто молчу. Мама пытается сесть, я мягко, но настойчиво укладываю её обратно. Мы ни о чём не говорим, мама моргает медленно, словно только ради меня не засыпает, а я царапаю нижнюю губу зубами – дурная привычка, с которой не получается справиться.
– Зачем ты так рано приехала? – мама говорит тихо, и мне приходится наклониться ниже, чтобы услышать каждое слово. – Не надо было, у тебя же каникулы.
– Беспокойная вы женщина, Иванна Станиславовна, – притворно хмурюсь, грозно свожу брови к переносице и грожу маме пальцем. – Я тебе поесть принесла, там бульон и чай.
– Не надо было, всё равно не хочется.
– Не вредничай. Обратно не повезу!
Я смеюсь, а за спиной тихие шаги, а следом щёлкает дверь палаты – Анфиса Игоревна ушла.
– Напугала я тебя, да? Прости, солнышко моё, я сама не знаю, что произошло, – маме неловко, но я снова отмахиваюсь от её слов.
– Переживу. Ты лучше расскажи, как чувствуешь себя?
– Хорошо я себя чувствую, – ворчит и дёргает подбородком в сторону тумбочки. – Слишком много таблеток.
– Это же нужно, для тебя нужно.
Мама прикрывает глаза. Знаю, многое ещё хочет сказать, но сил не остаётся.
Я сижу рядом с мамой и рассказываю о разных мелочах, пока она не засыпает. Поправляю простыню, убираю со лба тонкие пряди, глажу её по плечу.
– Ты обязательно поправишься, обязательно. Ещё в горы вместе пойдём! – обещаю шёпотом и целую бледную щёку. Кажется, мама слышит меня сейчас, потому что улыбается, и эта улыбка кажется мне самой лучшей на свете. Дающей надежду.
– Анфиса Игоревна Орлова – добрый друг нашей больницы, – говорит Вероника Матвеевна, когда мы заканчиваем обсуждать лечение мамы и утешительные прогнозы. – Её благотворительный фонд помог нам в прошлом году с покупкой очень важного оборудования. Впрочем, посещения для друзей и родственников не запрещены, а уж её, сами понимаете, не пропустить не могли.
Я не то чтобы злюсь – не имею права после помощи Орловой. Но мне всё равно кажется странным, что в палату может войти любой. А если кто-то детективов обчитается и решит ножом размахивать?
Свои мысли я, конечно же, не озвучиваю – ещё за дуру примут, потому выхожу из кабинета Вероники Матвеевны и уже не так шустро спускаюсь вниз. Хочется, как в детстве, сесть на перила и съехать вниз за считанные