Куплю любовницу для мужа. Евгения Халь
Я тебя сейчас огорчу до невозможности. Вообще-то ты просто стриптизер. Поэтому не нужно строить из себя то, чем ты не являешься. Твои приемчики жиголо на меня не подействуют, поэтому оставь меня в покое. И не трать время зря. У тебя ведь время – деньги, правильно? Пока есть возможность, поищи себе здесь среди гостей другую маму для вот этого мамонтенка, – я, брезгливо поморщившись, тычу пальцем в его брюки.
Отравленная стрела достигает цели. Жгучая обида мелькает в его глазах. Он вскакивает, низко кланяется и вдруг тонким скоморошьим голосом скороговоркой выдает:
– Простите холопа, барыня! Не извольте гневаться! Виноват, дерзил и за то розгами уму-разуму научите. Сами мы не местные, да! – он с громким хлопком бьет себя по плечу и отвешивает земной поклон, – ради пропитания в стриптиз-клубе работаем. Только не танцами у шеста занимаемся. А ночным администратором вкалываем. Так себе и на учебу заработали, и прочее все. И денежки идут, и клиенты начинающему психологу. Там же много богатых барынь, вот таких, как вы. И всем психолог нужен. Потому что они замужние и одинокие. А тут мы со своим рыльцем к барыням-то и подкатываем. Мы же, холопы, по природе своей проворные, хоть и на конюшне выросшие. Не маааасковские мы, оттого пропитание всюду ищем. Так что вы, барыня, не стесняйтесь, по наглой ряшке нам дайте. А то мы же немытым суконным рылом-то – да и в калашный ряд! – он отворачивается и отходит к окну.
Жгучий стыд заливает краской мое лицо. Кошмар! Чувствую себя последней дрянью. Прав он, тысячу раз прав. Я сейчас себя повела, как наглая избалованная тварь. Эдакая барыня. А ведь сама из маленького городка, и тоже здесь в Москве хлебнула коричневой субстанции. В конце концов, он просто делает свою работу и не виноват, что у меня проблемы с мужем, и меня всю трясет. Это не он, а Гордей сейчас развлекается там, в укромном уголке, с двумя русалками, чтоб им обеим сгореть! И вся вина этого мальчика лишь в том, что он – не мой муж. Подхожу к нему. Он стоит у окна спиной ко мне. Осторожно дотрагиваюсь до его широкого загорелого плеча и умоляю:
– Прости меня, пожалуйста! Я не хотела, чтобы … так… правда. Я сама не москвичка. И тоже не родилась в шоколаде. И никакая я не барыня. Просто…
– Просто тебе очень хреново, – Макс резко оборачивается, и моя рука утыкается в его грудь. – Как ни странно, понимаю.
У него умные глаза, когда он не пытается понравиться и изобразить из себя мачо и секс-машину. И лицо, при ближайшем рассмотрении, очень уставшее. Наверное, богатые дамочки ему обрыдли в конец, а сделать ничего не может. Жить-то нужно! Вернее, выживать. Я сама выживала. Мне ли его осуждать?
Макс запахивает рубашку, достает из кармана брюк очки в тонкой золотой оправе и надевает их. Дужка цепляется за ухо, он ее сильно дергает. Я немедленно прихожу на помощь и одеваю ему очки ровно и правильно.
– Ну, если у нас уже все было, как ты сказала, тогда я с твоего позволения, конечно, выйду из образа рокового красавца. Очкарик же тебя меньше пугает, правда?
Я киваю, и, не удержавшись, смеюсь.
–Вот, –