Пожить в тени баобабов. Геннадий Прашкевич
– и голых таитянских баб, и африканских слонов, и баобабы, понятно.
А итог?
Вывалился из окна гостиницы.
Пьян был?…
Валентин вздрогнул.
Настенные часы протяжно отбили два удара.
Сразу с боем часов вошли в комнату молча, но уверенно, широкоплечие мортусы в мятых куртках. Четверо. Деловито прицелились к бронзовым ручкам. Богатый, однако, гроб у Сереги, друзья не пожалели, вдруг отметил про себя Валентин. Бронзовые ручки, резьба, защелки, фигурные выступы. Такую красоту и под землю?…
Впрочем, почему под землю?
До крематория, а там…
Он не стал додумывать, а что, собственно, там. Не все ли равно, что там, если отчаливаешь не куда-нибудь за бугор, как собирался отчалить Серега, а в вечность?
– Кто родственники? – обернулся на собравшихся бригадир. – Выносим?
Валентин кивнул.
– Берись, – приказал бригадир, и мортусы в куртках вцепились в бронзовые ручки.
– Погоди.
Валентин хмуро оттолкнул бригадира, присел между высоких табуретов и легко на плечах приподнял тяжелый гроб. Плевал он на выпученные глаза присутствующих. Какое ему до всех них дело? Медленно, как на разминке, выпрямился, поправил на плечах тяжелую ношу и сквозь сгустившееся изумленное молчание и разом порхнувшие в стороны недоуменные шепотки шагнул к широко распахнутой двери.
Кожаные куртки и длинные плащи изумленно прижались к ободранным стенам подъезда.
«Кто это?»
«А хер его знает. Может, братан. Похож».
«Ну, бык! Поднять такое!»
«Ты тише. Может, правда, братан».
Кто-то распахнул настежь двустворчатую дверь подъезда. Валентин по обшарпанной лестнице медленно, как в воду, вошел в плачущий рев траурного марша. Сразу было понятно, что играют не те лабухи, что каждодневно таскают жмуров. Профессионалы. У этих даже лица другие, прямо профессора из консерватории. А может, и правда профессора. Играли они от души, на разрыв сердца. Сереге бы понравилось. Серега уважал профессионалов. Сам был профессионал. Правда, жить хотел долго.
Гроб втолкнули в катафалк. Бригадир уважительно провел по лицу ладонью, поморгал удивленно:
– Ну, ты…
И покачал головой:
– В детстве, небось, на убой кормили.
Валентин не ответил.
Кормили как всех. Нашел о чем говорить. Картошка да хлеб, правда, молока вволю. А за то, что выросли крепкими, тетке спасибо. Это она вырастила и Серегу, и Валентина – безотцовщина. Собственно, участок Валентина в Лодыгино и принадлежал раньше тетке. Хороший участок. Не одного, а всех пятерых может прокормить.
Плач трубы…
Дальний, нездешний…
Хорошие лабухи. Им бы самим преподавать в консерватории. Может, и преподают. От такой музыки жмур расплачется.
И орган…
Как орган?
Откуда орган в крематории?
Валентин обернулся.
Понятно, не орган, а магнитофонная запись.
Как в кино.
Концерт в крематории.
Крематорий…
Слово-то