Бронзовый ангел над океаном. Дмитрий Пейпонен
изумрудами, за другую, Светка. Натка мычала, пыталась вырваться, затрещала по швам белая праздничная блузка, но девочки крепко держали ее.
– Натка, Мурашки, милая моя, хорошая, ну успокойся, ты чего? – приговаривала Машка.
Но Натка только мотала головой и вырывалась, ярость клокотала в ней.
Она увидела, как вошла Анна, как нахмурились ее брови, когда она увидела страшную эту картину: рвущуюся из рук подруг Натку и стонущую, пытающуюся забиться в угол, обливающуюся кровью Зинку в разорванной блузке.
Она влепила Натке сильную пощечину, еще одну, приблизила свое лицо к ее глазам.
–Натка… Хватит… – тихо сказала она.
Но от пощечин Натка не только не успокоилась, ярость с новой силой охватила ее, она снова вырвалась, оставив в руках Светки рукав блузки, подскочила к Зинке, стонущей и рыдающей на полу, и снова начала бить ее головой об пол, шипя, как кошка:
– Сдохни! Сдохни!…
Машка опять скрутила ее, оттащила, приговаривая что-то на ухо, Натка не слышала… Она услышала только шаги, как на руках щелкнули наручники, и как в спину ее толкнули.
–Пойдем, милая, – голос Анны. – Посиди в карцере часика четыре, успокойся…
…Натка, как в тумане, видела, как подводят ее к небольшой решетчатой клетке карцера в подвале училища. Как Анна, что-то сказав Светке и Машке, сняла с ее запястьев наручники, Натка тут же проверила, на месте ли письмо, сама шагнула по железным ступенькам в тесную клетку карцера, сама закрыла за собой дверь.
Анна защелкнула замок. Все трое они испуганно-удивленно смотрели на Натку.
–Натка… – начала Анна.
–Не надо ничего говорить. – сдавленно сказала Натка. – Не надо. Можно, я одна побуду?
–Кузнечик, – Светка прижалась лицом к решетке, – ну? Ты чего, Натка? Успокаивайся давай…
–Мурааашкиии, – Машка растерянно моргала своими глазищами, – ты больше не делай так, ладно? Ты что натворила-то? – голос у Машки дрожал. – Ведь День Рождения у тебя…
Натка улыбнулась уголками губ.
–Девки… уходите… Все нормально будет… – она отвернулась, скрючившись в клетке, услышала, как зацокали каблуки Анны и девчонок.
И только тогда позволила слезам хлынуть из глаз и задрожать губам…
Карцером называли небольшую клетку из стальных прутьев, приподнятую над полом на опорах. Размеров не хватало встать или сесть, вытянув ноги – можно было только сидеть, поджав колени, на стальной решетке. Но Натка не чувствовала, как прутья врезаются в тело, она полностью отрешилась от реальности, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь монотонным ритмом движений, погрузить себя в состояние отстраненности от реальности. Время для Натки остановилось. В голове проносились обрывки мыслей, бессвязные, отрывистые, всплывали воспоминания…
Вот она бежит по спецполосе, а вместо мишеней из-за ширм высовываются Зинкины рожи, и Натка очередями стреляет в них, промахиваясь под скрипучий противный Зинкин смех…
Вот она в первом классе,