Избранное. Том 1. Михаил Шустерман
как Соломонова шалость,
Как ребёнок, принесённый в подоле
В странноприимный дом на Казанском вокзале.
И мне, обшивающему Б-га стихами,
Нельзя напортачить, как Уитмену или Аллену Гинзбергу…
Ты спрашиваешь – зачем мы и что будет с нами,
Если я из шва иголку выдерну…
Эх, знать бы точно, что там, за облаками,
Прежде чем истина нас наизнанку вывернет.
«Я жизнью озвучен слегка, понарошку…»
Я жизнью озвучен слегка, понарошку.
В моей тишине говорят антизвуки.
В хлебах моих слов, что осыпались крошкой,
Признали меня палестинские внуки.
И, здравствуя взглядом, ушедшим за кромку,
Я слышу, введя в себя нервы песка,
Всю музыку жизни в убогой котомке
Втуне совершённого в мыслях греха.
Не милостью леса в исчезнувшем море
Приходит в сознанье легенда легенд…
Я верую в счастье, я верую в горе,
В невинный, газетно-компьютерный стенд…
Пять тысяч скрижалей с живыми словами,
Забытая святость распятий в крестах —
Хрупки и бесплотны в своих оригами
В живых для присутствия Б-жьих местах.
Немилостью милость любви обернулась,
Черны на погостах земля и кресты.
Всё то, что ломалось, всё то, что не гнулось,
Ушло, растворившись, за грань пустоты.
Безумие статуй боится движенья,
Теряется краткость в программах длиннот…
Звучит, как сирена, моё отраженье
В последней из ныне исчезнувших нот.
Снова август…
Который день плюётся солнцем небо.
И норовят скрутиться в трубочку листки…
Спиной рвут землю запоздавшие ростки
Забытых зёрен высохшего хлеба,
И сыплются сухие лепестки
Цветов, что в мире высадила Геба.
Рассвет отчаянно скучает по росе.
Кусты творят подобие гравюры…
Былая зелень мажет воздух бурым,
Расстались в ссоре минусы в плюсе.
И тело отрицает Эпикура
К грядущих суток взлётной полосе.
Вода ушла в моря, покинув реки,
Бежит из атмосферы в космос пар…
Природу поутру хватил удар,
И больше не идут варяги в греки,
Господний изменив репертуар,
Кровь по́том выкипает в человеке…
Ждут лу́ны жизни фазы золотой,
Где зеркала миров, собравшись в точку,
Дырявят мозга роговую оболочку
И собирают влагу под плитой,
Которую не сдвинет в одиночку
Ни одуревший грешник, ни святой.
На складе гроз висит замок пудовый,
Забыты Зевс с Мардуком и Даждьбог…
И, щёки надувая, дует в рог
Израиль, от жары забывший слово…
В Суккоте этом высохнет этрог
И в ключ любви не обратится снова.
Скрежещет ветер в заусенцах крыш,
Фонтаны струями заламывают руки…
До