Журнал «Юность» №05/2020. Группа авторов
гвардеец, уже малость нюхнувший пороху, хотел побалагурить с ней. Она отошла от меня, ни слова не ответив. Это было обидно. Через день-два буду в боях. Подбодрила бы на прощание…
Девушка была толстая. В поношенном, ветхом сером пальто.
Теперь, много лет спустя, я часто вспоминаю тот разъезд, и поздний стыд охватывает меня. Единственное, что оправдывало мою бестактность, – недостаточное знание беды окруженного Ленинграда. Моя ленинградская сверстница к дню нашей встречи перенесла столько бомбежек и артобстрелов, сколько выпадает на долю настоящему фронтовику. Но она еще испытала голод, какого солдат на фронте не испытывал.
И еще я не знал тогда, что, прежде чем высохнуть, человек от голода пухнет.
Хлебная норма первой блокадной зимы сократилась до 125 граммов. Попробуйте, пусть отдаленно, ощутить эту меру на себе. Отрежьте от килограммовой буханки восьмую часть. И не ешьте ничего, кроме этого куска, целые сутки.
У черты преступления. 1942. Волховский фронт
В первые месяцы войны Ленинград был окружен фашистами. Блокаду удалось прорвать лишь в начале 1943 года. Попытки прорыва были и раньше, но неудачные. В одной из них участвовал наш гвардейский минометный дивизион. Оружием у нас были подобия «катюш», не те, что на автомобилях, а выпускавшие ракеты с земли, с простых рам, сваренных из углового железа. На рамы (по четыре штуки, иногда по восемь – в два ряда) клались снаряды в деревянных пеналах; пеналы служили упаковкой и одновременно стволами. Снаряд весил сто двадцать килограммов – залп дивизиона (несколько сотен единиц) получался разрушительный, равносильный хорошему налету бомбардировщиков.
Когда меня спрашивают о самом памятном дне войны, я вспоминаю не день, а ночь на Волховском фронте. Как-то поздно вечером наш небольшой взвод послали грузить «эрэсы» на автомобили и везти их к огневой позиции. Хотя летние ночи под Ленинградом светлые, «юнкерсы» в это время не летали. Ехали без происшествий заболоченным лесом по лежневке – дороге, собранной из бревен. В одном месте, где дорога вышла на сухой пригорок, остановились, выгрузили снаряды. Грузовики развернулись, поехали за новыми.
А мы начали носить «эрэсы» на огневую позицию – на скат песчаного вала, каким-то чудом возникшего посреди болота. Пенал брали вчетвером, клали на плечи – двое спереди, двое сзади – и брели в вязкой грязи выше колена, цепляясь ногами за корни кустов и кочки. Носить было не так уж далеко, метров двести. Но очень скоро мы выбились из сил. Один из передних споткнулся, упал, и трое не смогли удержать снаряд. Он соскользнул с наших плеч, вдавил беднягу в грязь. Через минуту-другую мы снова – четверо – тащили ношу, черпая голенищами сапог болотную жижу.
Немцы почувствовали движение, начали стрелять из миномета. Мины взрывались в болоте. О минах в те часы, пожалуй, никто из нас уже не думал: энергия в наших телах так истощилась, что хватало ее лишь на то, чтобы передвигать ноги. Занималась утренняя заря, а с ней близилось время залпа и время вылета вражеских самолетов. Любой ценой надо было носить и носить…
И