Там, в гостях. Кристофер Ишервуд
Темой лекции был Мачу-Пикчу[32]. Вы сказали, что пришли за вдохновением для новой истории.
– Боюсь, я ее так и не написал.
– Я одолжил вам книгу о традициях инков. Пустышка, одни фантазии. Зато иллюстрации были что надо.
– Надеюсь, я вам ее вернул?
– Вообще-то нет, не вернули.
– Как это дурно с моей стороны! Разрешите купить вам другой экземпляр?
– Разумеется, нет. Книга мне совершенно безразлична. И вообще, я давно отошел от темы инков. Она безумно скучная.
– Скажите, Амброз, когда вы меня узнали?
– Сразу, как увидел, еще на перроне.
– Так отчего же не признались?
– Даже и не знаю… Подумал, что вам не понравится, если напомнят…
– Вздор! С какой стати? Дело в том, что это я вас не узнал. Ужасно неловко с моей стороны…
– О, я бы так не сказал… – Сигарета Амброза потухла, и он пошерудил пальцами в спичечном коробке – руки у него тряслись, – а потом снова поднял на меня взгляд и трогательно улыбнулся. – В конце концов, мой хороший, я-то мертв, а вы живы.
У меня всю жизнь был иммунитет к словесным причудам окружающих. Вот и эту я бы, наверное, оставил без внимания, если бы в тот момент к нашему столику не приблизился незнакомец – юноша лет двадцати трех, которого Амброз представил как Алеко. У Алеко были очень яркие, темные, немного выпученные глаза, черные как смоль кудри и золотые коронки на зубах. Он носил рубашку в пеструю полоску и комбинезон механика, на ногах – элегантные остроносые туфли. За левым ухом у него торчал цветок, а ноготь левого мизинца отрос на добрых полдюйма[33].
– Сейчас так модно в Афинах, – пояснил Амброз с благодушным одобрением.
Алеко стал нашим с Вальдемаром первым знакомым греком и потому восхитил нас. И он, должно быть, заметил это – держался застенчиво и одновременно развязно, хотя всячески делал вид, будто не замечает нас, – поздоровался снисходительно и как бы мимоходом, а потом, присев, заговорил на греческом с Амброзом и Гансом. Он обращался к ним по очереди – нахально и в то же время с лестью, проказливо закатывая глаза, подергивая Амброза за рукав или грозя пальцем Гансу. Последний, похоже, понимал большую часть – если не все – из того, что говорит Алеко, однако отвечал немногословно – на греческом или же немецком, а с собеседником держался угрюмо и грубовато. Амброз это видел, и между всеми тремя ощущалось определенное напряжение. Амброз по-гречески говорил бегло, но с нервной торопливостью, поджимая губы и запинаясь на сложных словах. Он из вежливости ввел в беседу нас с Вальдемаром, время от времени быстренько поясняя что-нибудь на английском и немецком. Переходы между тремя языками сильно трепали ему нервы, и, желая успокоиться, Амброз снова достал четки. Тут уже Алеко достал точно такие же и тоже принялся ими трещать. Это преданное подражание слегка пугало. На ум пришло сравнение с невероятно умной обезьяной или фамильяром колдуна. Алеко беззастенчиво смотрел в лицо Амброзу с любовью и коварством, как
Перуанский «потерянный город инков».
Приблизительно 12 мм.