Аларика. Наталья Шнейдер
от стали. А потом вдруг все кончилось, и я обнаружила, что стою, упираясь лопатками в стену, а перед глазами пляшет острие чужого клинка.
– Боишься? – Клинок медленно переместился к шее.
Как заставить голос не дрожать, когда кожа чувствует холодок отточенной стали, а разум отказывается понимать, что происходит?
– Нет.
– Боишься. – Лезвие плотнее прижалось к коже.
– Нет. – Я посмотрела ему в глаза, – Слишком сложно для того, чтобы всего лишь убить.
– Боишься, – удовлетворенно заключил Тайрон. – Просто не хочешь показывать. А ты не подумала, что я могу просто ненавидеть людей – всех подряд? За то, что мой народ вынужден был уйти из этого мира, устав воевать с теми, кого мы считали младшими братьями? За то, что вы, неизвестно почему, возненавидели нас?
Внезапно страх действительно ушел. Осталась лишь жалость к народу, что был здесь первым, и чье время прошло.
– Если я умру, у тебя на душе станет легче?
– Может быть.
– Что ж, сама виновата. Не надо было доверять первому встречному.
– Умнеешь на глазах.
– Ну и чего тогда ждешь? – только не зажмуриться.
Тайрон широко улыбнулся и убрал оружие.
– Прости. Хотел знать, чего ты стоишь на самом деле.
Я медленно провела рукой по шее. Какое-то время тупо смотрела на кровь на ладони, а потом взорвалась.
– Да пошел ты… Хотел он знать, видите ли. Мой дом сгорел, семья мертва, за спиной трупы, а ты проверяешь, не наложу ли я в штаны при виде меча! – от обиды на глаза навернулись слезы, – Пропади оно все пропадом, обойдусь и без твоей помощи, и без твоего любопытства!
Уйти не получилось. Тайрон схватил за руку и через минуту как-то так вышло, что я прижималась к его плечу, а он гладил по голове и что-то шептал.
– Прости, – я шмыгнула носом в последний раз. – Больше не буду устраивать истерики.
– Рубашку можно выжимать, – он улыбнулся, и улыбка оказалась теплой. Совсем не похожей на ту ехидную усмешку, к которой я уже успела привыкнуть.
– Не извиняйся, сам перестарался. Думал, лучше сердиться, чем плакать.
– Больше не надо.
– Не буду. Чая хочешь?
Тайрон собирал на стол, а я бесцеремонно разглядывала эльфа. Он двигался совершенно бесшумно, и совершенно не так, как люди. При посторонних он передвигался иначе. Интересно, насколько трудно постоянно прикидываться человеком?
– Ты правда ненавидишь людей?
– Сейчас нет, – он подал дымящуюся кружку, сел рядом. – Раньше. Когда понял, что остался один и никогда не смогу рассказать, кто я. – В его голосе появилась горечь. – За что люди возненавидели нас? Ведь мы были добры к ним.
Я покачала головой. Вдохнула бесподобный аромат травяного чая. Вздохнула.
– К чему притворяться – ты ведь все понимаешь на самом деле.
Он покачал головой:
– Зависть? Этого я не понимал никогда.
– Зависть… Мне шестнадцать. И большинство сверстниц давно замужем. Многие – с детьми.