Кузнец. Леонид Бляхер
зыркнул на казака и подвел своего Росинанта к небольшому строению с навесом, где я пока оборудовал кузню. Распряг коняку и собрался уже уходить.
– Погодь, паря, – окликнул я его. – Как зовут-то?
– Артемием мамка назвала.
– Что такой сердитый? Дядька где?
– Я не сердитый, а серьезный. А дядька уехал в Якутск.
– Скажи, что, мол, как приедет, Кузнец его в гости звал.
– Скажу.
– Ну, тогда бывай.
Паренек неторопливо вышел и даже не пошел, а прошествовал в сторону острога. Я направился к возам с оружием.
Сначала отложил те, что требовали серьезной работы. Таких нашлось штук шесть. Потом те, что требовали всё же починки. Еще десяток. Остальные были просто жертвами неаккуратного обращения. При этом пять штук были с ударным замком, лишь немногим уступающим моей конструкции. Провозился со всем этим едва ли не до вечера. Заняться ремонтом решил завтра после обеда. До обеда нужно было заниматься делами солеварни, проверять записи на складе и казну. Такая бизнес-текучка XVII века.
Спалось хорошо. Во-первых, устал я, пока пищали тягал: всё-таки каждая такая дура весила пять-семь килограммов. Во-вторых, теперь на солеварне на самом деле было здорово. Крепкие избы, спокойная и ритмичная работа, хорошая еда. У меня в избе стояла – кроме печи, всяких полок и сундуков, стола и лавок – самая настоящая кровать. А настоящая перина и пуховая подушка, за которые я не пожадничал заплатить пятнадцать копеек, были после спанья на шкурах на печи настоящим чудом.
Эх, может, послать все эти джокеры, жить бы здесь да жить? Нет, не вариант. Скоро Илим станет центром самостоятельного воеводства, а власть здесь станет гораздо жестче. Не хочу. Хабарову лет уже сколько? Думаю, к пятому десятку подбирается. А рвется в бой. А мне еще и тридцати нет, хоть здесь, хоть в прошлой жизни. Не хочу мягкую перину. Нет, хочу, но не только. С тем и заснул.
Недели через две вернулся Хабаров. Вернулся с отказом: воевода и боярин Пушкин не позволили ему идти в Приамурье. К его возвращению мне удалось исправить все простые поломки хабаровских пищалей. Осталось шесть штук с серьезными проблемами.
Я послал гонца к Хабарову. Тот приехал за оружием, сели поговорить в мастерской.
– Ну как? Вышло, Кузнец? – спросил он, поздоровавшись.
– Почти. Есть еще несколько трудных. Покумекаю, может выйдет.
– А вот у меня пока не вышло, – грустно проговорил он.
– Так теперь не пойдешь на Амур?
– Пока не пойду. Самоходом не хочу, я уже говорил. А воевода даже слышать не хочет. После того как Васька Поярков обделался и почти сотню людей положил, сторожится воевода.
– Оно понятно.
– Так ведь Поярков-то сам виноват. Гостей захватывал, головой не думал. Вел себя как дикий волк, а не как письменный голова.
Ишь ты, подумалось мне, гуманист, блин. Небось сам, когда с Галкиным якутов воевал, не особенно о правах человека рассуждал.
А вслух сказал:
– А как надо было?
– Нечто сам не знаешь? Сначала надо было узнать, кто здесь кто: кто с кем дружит, кто с кем