Не бойся темноты. Светлана Шульга
Пока поливаю пробивающиеся на подоконнике пронзительно беззащитные ростки цветов и разговариваю с моим теперь единственным свидетелем угасания – Матраскиным, – кофе, недовольный тем, что его оставили без внимания, сбегает, как и раньше бывало не раз.
«Ну конечно – кофе везде». А ещё ты любил в такие моменты вворачивать фразу: «Ни дня без кофе, без кофе на полу».
Вытирая на плите и на полу лужи густого кофейного цвета, я как будто слышу твой голос. Не могу сдержаться, сжимаю кулаки и оседаю.
Слёзы. Бессилие. Вопросы.
Я уже никогда тебе их не задам, а ты не ответишь на них никогда…
Зачем мне сейчас эти цветы, этот дом, этот кот, эта джезва, этот кофе?
Всё потеряло смысл, и я тоже. Без тебя всё перестало иметь вес и цвет.
И даже ночь теперь для меня не так страшна. Потому что есть другой, больший страх – страх никогда уже не почувствовать, как твой запах смешивается с моим.
Всё пространство дома затягивает память. Никому не нужная тягостная больная память.
Почему ты ушёл?
Смотрю в ледяные глаза звёзд. Они, словно триллиарды волков, следят за мной из тьмы вселенной. Словно они выискивали самую слабую жертву на всей Земле и вот приметили её, затихли и приготовились к прыжку, хитро и зло прищурившись.
Из всех жертв сейчас самая слабая я.
Я была больна так долго, что заразила и нашу любовь. И её, как и меня, уже невозможно было вылечить. И любовь начала чихать, потом гулко кашлять нам в лицо, и мы не смогли её спасти. А может, и не старались, а может, она заболела очень давно модной болезнью, но мы отказывались признавать диагноз, и жили, и таскали её в чемоданах, и мучили её в дорогах. И она чахла и умерла где-то между Гудаури и Парижем.
Всё временно.
Всё смертно.
И даже любовь.
Как будто даже чувствую запах её разлагающегося маленького посиневшего тельца в одном из чемоданов. Найду и похороню её потом во дворе под кустом гортензии, и весной он расцветёт пылающими разноцветными гроздьями. Говорят, если закопать под гортензией металл, то куст станет выбрасывать соцветия совершенно разного оттенка.
Интересно, что будет, если закопать под кустом гортензии маленькое тельце умершей любви?
Глава 10. Едим каду, лечим Мишу
– Калитка почему-то открыта. Мишь, да у тебя зуб на зуб не попадает, ты почему на улице? Пошли в дом. Пошли, пошли.
Надин, неслышно пробравшаяся через двор на веранду, тянет меня за одеяло в дом. Одеяло, отягощённое воспоминаниями и сырым воздухом, нехотя сползает, напоминая о том, что из-за горизонта уже показалась зимняя колесница. Холод проходится языком по позвоночнику.
– Ты как вошла? Я опять не закрыла калитку?
– Ты ещё удивляешься своей забывчивости? Я закрыла.
В доме ненамного теплее, чем на улице.
Надин, скинув с головы бордовый платок, но не снимая верхней одежды и потирая окоченевшие пальцы, усаживается рядом с камином и терпеливо начинает его растапливать, продолжая беседовать со мной:
– И