Пламя и ветер. Ева Вишнева
живыми…
Меня долго тревожила эта история, не давала заснуть. Нам, детям, не разрешалось близко подходить к северной башне, а вот смотреть никто не запрещал. В какой-то момент это превратилось в своеобразное испытание на смелость: перед сном я подходила к окну и прирастала взглядом к потемневшей кирпичной кладке напротив. Чем дольше смотрела, тем страшнее становилось: казалось, напротив, за пыльными стеклами, бабушка, следит за мной. Коленки тряслись, зубы стучали, но я впивалась пальцами в подоконник и продолжала стоять.
"Она спит, ей незачем на меня смотреть", – шептала я одними губами, словно молитву. Если страх не проходил, я звала Илаю. Старушка сонно терла глаза; из лампы, которую она приносила, лился теплый свет.
– Нянюшка, почему она сошла с ума?
– Спи, милая, зачем тебе знать? Это не твоя печаль.
Повозку ощутимо тряхнуло, и я отвлеклась от воспоминаний. Отодвинула шторку, выглянула в окно. Туман рассеялся, но светлее не стало. Сизые облака цеплялись за ветки деревьев, моросил дождь. Дорога сворачивалась в полукруг, впереди показались огни станции.
В ранний час людей почти не было. Станционный смотритель прохаживался по платформе, на скамейке под козырьком дремал пожилой мужчина, рядом с ним женщина в красной шляпке тихонько напевала младенцу, которого удерживала одной рукой. А за другую ее ладонь цеплялся мальчишка лет шести, тер глаза.
Прибывший поезд дышал густым паром, пах копотью и разогретым металлом. Купе оказалось потрепанным и душным, зато чистым. Едва поезд тронулся, принесли завтрак. Я ела, не чувствуя вкуса, смотрела на проносящиеся мимо пейзажи. И,чего уж скрывать, жалела себя.
Меня раздражало, когда окружающие указывали на различия между мной и остальными членами семьи. “Бери пример с Лилии: она младше тебя, а такая прилежная, аккуратная! И родители твои люди образованные. А ты вот, Энрике, совсем не стараешься”, – сетовали учителя, которых родители выписывали из города.
Мамины подруги, а потом и гости Лилии, добавляли масла в огонь, с удивлением отмечая, что и внешность моя “ну совершенно не в Алертов”. Я была низкой, русоволосой и сероглазой, с коричневыми веснушками, рассыпанными по щекам, плечам и груди. Ни одной семейной черты: высокого роста, изящного сложения, вьющихся светлых локонов.
Но самым страшным оказалось то, что у богов не нашлось для меня дара.
Специалисты, к которым возили меня родители, только руками разводили. А пять лет назад один из них, самый именитый, сказал, что я “пустая”. Обычная девчонка, в жилах которых нет древней крови. Таким дар не полагается. Тогда-то я и превратилась в "кукушонка".
Это стало ударом по репутации семьи. Правда, слухи ползли и до этого: одни сомневались в верности моей матери, другие полагали, что настоящая дочка Алертов умерла еще в родильном доме или же ее похитили, а меня подкинули.
Покончив с завтраком, я попыталась заснуть, но сон не шел. Полистала взятые на станции журналы, остановилась на “Театральном Вестнике”. Прочитала